…и Нюрка, Анна свет Игоревна, открыла глаза.
– А что это вы здесь делаете? – спросила она. – Воруете?
– Насилуем, – не удержалась Тюня.
Слава богу, бабы Фимы поблизости не было.
– А-а, – протянула Нюрка. – Юмор. Понимаю.
И села.
– Каску сними, – предупредил я. – Мозг натрешь.
Хотелось выпить. Чаю. Горячего.
– Юмор, – повторила Нюрка. – Вы к бабушке? Она на кухне.
Кажется, мы ее не слишком удивляли. Ну, сидят. Какие-то.
Пусть сидят.
Я отметил, что мыслю, как в интернете: кратко, тупо, конкретно. Я восстал, усложняя самое себя, и понял: тщетно. Одна мысль о трехэтажных мыслях с завитушками вызывала тошноту. Вот-вот, едва представил – и в желудке спазмы. Сейчас я был венцом творения: рюмкой коньяка с ломтиком лимона. Коньяк выпили, лимон высосали. Из пустой рюмки воняет клопами. Жалкая шкурка свернулась спиралью. Такие, брат, дела, как пел Городницкий. Такие, брат, дела. Давно уже вокруг смеются над тобою…
– Ты куда? – занервничала Тюня.
Нюрка обернулась на пороге:
– В туалет. Что, нельзя?
И сгинула в коридорах.
– Все, – Тюня заканчивала возиться с корневыми установками «Вербалайфа». Козу Нюрку, когда та снова вздумает напялить каску, ждал оригинальный сюрприз. – Уходим. Звони Гремучке, радуй старика.
– С улицы позвоню, – отмахнулся я.
В прихожей нам довелось выдержать бой с бабой Фимой. Как раньше нас не хотели впускать, так теперь не хотели выпускать. Предлагали чай, компот, ужин. Зазывали дружить домами. Подписывали влиять на младую Анну Игоревну. Сулили обильную рекламу по сарафанному радио. Сбежать удалось лишь тогда, когда Тюня взяла у Серафимы Петровны номер ее мобильника – да-да! – и обещалась выходить на связь.
– Ба! – заорала Нюрка из туалета. – Ба, я есть хочу!
С тем мы и вымелись.
На лестнице Тюня споткнулась. Я поддержал ее под руку, не рассчитал, и мы оба чуть не сверзились на пролет ниже.
– Рыцарь, – странным тоном произнесла Тюня.
– Шмыцарь, – откликнулся я.
И понял, как глупо это звучит.
– Рыцарь, – повторила она, открывая дверь подъезда. – Рыцарь всегда рыцарь. Даже если без штанов, все равно рыцарь.
Я сделал вид, что не слышу.
Гремучко был в бане. Меня он послал туда же. Рявкнул, что не сомневался в наших талантах, и отключился. Зажав трубку в кулаке, я смотрел на небо – черное с белым, кофе со сливками. Шел снег, крупные хлопья съедали пространство, превращая мир в уютный балаган. Временем они закусывали на десерт: минуты, секунды, века терялись в шпалерах снегопада.