— Вы, полагаю, помните, — сказал Костромин сейчас, — поразительную историю двадцатилетнего Эвариста Галуа, убитого политическими недругами, но успевшего создать теорию групп?
— Д-да, конечно, — не понимая, к чему говорит об этом Константин Прокопьевич, подтвердил Васильцов.
— Так вот, мой ученик, а ваш однокурсник Коля Зарайский, человек отличной ревностности, написал талантливую работу, сидя в окопе перед боем. Решил труднейшую задачу, отправил ее мне, а сам вскоре погиб.
Максим представил себе белобрысенького Кольку, отчаянного игрока в пинг-понг, спорщика, человека, готового немедленно прийти на помощь любому. Так жаль парня!
«А почему профессор не говорит о моей, посланной ему с фронта, работе? Вероятно, она ничего не стоит».
— И вы сделали любопытные наброски, — сказал Константин Прокопьевич, — их напечатают в журнале «Успехи математических наук».
Васильцов ушам не поверил. Напечатают! В таком журнале?! Стараясь скрыть смущение, пробормотал стихи Данте:
И т-тут в мой р-разум глянул блеск с высот,
Неся свершенья всех его усилий…
— «Рай», песня тридцать третья, — скупо улыбнулся Костромин и деловито продолжил: — Нам надо создавать кафедру… Вот, имею честь набирать аспирантуру… Врачи госпиталя сказали мне, что вас вчистую откомиссуют. Изъясняясь языком прошлого столетия, — он был склонен к старомодным оборотам речи, — я хотел бы приковать вас к колеснице науки… Пригласить к себе… Забрать, так сказать, на наш фронт…
Это было неожиданно. Максима долгие недели мучила мысль: неужели придется навсегда распрощаться с математикой? И вдруг открывалась новая возможность не покидать ее.
— Но я п-прирожденный ш-школьный учитель! — воскликнул Максим, уговаривая себя, что сможет возвратиться в школу, и считая, что путь туда ему заказан.
— Смею надеяться, станете педагогом в высшей школе, — настойчиво возразил профессор.
— Но, может быть, у меня н-нет математической шишки или она з-задубела, — полушутливо-полусерьезно сказал Васильцов.
— Пресловутые математические шишки, специзвилины — выдумки досужих умов… Все есть у вас, что надо… И нужный склад ума. Математика никуда от вас не уйдет, только будет высшей.
— Вот н-не ожидал, — растерянно произнес Васильцов, — можно, профессор, я подумаю?
Константину Прокопьевичу даже понравилась эта просьба.
— Конечно, подумать надо. Я оставлю вам свой телефон… Если изъявите согласие…
Только Костромин скрылся за дверью, как Палладий бесцеремонно пробасил на всю палату:
— Дерзай, старший лейтенант, академиком будешь!
Дора поглядывала на Васильцова с повышенным любопытством, словно что-то прикидывая, а ее отец промычал неопределенно: «Д-да…» Лейтенант же, по своему обыкновению, отирался где-то возле сестры Тины; завлекая ее своими искусственными ямочками.