И Альдо направился к маленькому столику, стоящему в углу, чтобы составить текст телеграммы.
На следующий день Опера сияла огнями, заставив отступить парижскую ночь. Подсветка оживляла фигуры фасада и крышу вокруг зеленого купола, а высокие окна сияли, как расплавленное золото. На мостовой останавливались автомобили один другого роскошнее, из них выходили дамы в сказочных туалетах и дорогих мехах, мужчины в черных плащах и белых кашне, накинутых на фраки, с непокрытыми головами или в атласных шапокляках. Великолепная лестница с мраморными статуями и золотыми светильниками в виде опаловых шаров, по обеим сторонам которой выстроились гвардейцы в парадной форме, казалось, вела прямо в рай. По ней медленно поднимались избранные, облаченные в искуснейшие изделия портных, скорняков и ювелиров. Аристократические фамилии знаменитых когда-то высочеств соседствовали с финансовыми королями, известными адвокатами и модными звездами. В красной с золотом зале самые хорошенькие и самые нарядные женщины усаживались в первом ряду обитых пурпурным бархатом лож, которые благодаря их присутствию сразу становились похожими на сверкающие чудными дарами корзины, так что глаза разбегались, не зная, куда смотреть. Жемчуга, рубины, изумруды, сапфиры в окружении сверкающих бриллиантов играли и переливались повсюду. В этот вечер президент Республики господин Альбер Лебрен с супругой и посол Соединенных Штатов с супругой собирались слушать Лукрецию Торелли, знаментое итало-американское сопрано, в ее самой прославленной роли Виолетты в опере Верди «Травиата». Этот спектакль был своеобразным реваншем Жака Буше, директора Оперы, который кипел негодованием против французских певиц, и в частности Лили Понс, покинувших родную страну, соблазнившись американскими долларами.
С помощью тех же самых долларов Корнелиус Уишбоун абонировал одну из двух самых просторных лож возле сцены, где были приготовлены не только романтические букеты для дам, но и шампанское с икрой для улучшения настроения всех приглашенных. Гости прибыли, и Корнелиус в черном фраке безупречного покроя с гарденией в петлице встретил их сияющей улыбкой. Он был вне себя от радости. Газеты все чаще и чаще называли его имя рядом с именем певицы, и мало-помалу он приобретал статус жениха. Сейчас он светился какой-то детской радостью. Его состояние оказалось заразительным, просветлел даже озабоченный Альдо, хотя вечер этот был для него исполнением докучного долга, который он взвалил на себя ради симпатичного ему человека, не желая омрачать его праздник. Он уже доставил Корнелиусу неприятность, сообщив еще днем, что, по его мнению, поиски химеры равны по трудности двенадцати подвигам Геракла.