И так горько стало Лесане от осознания того, как многое в ее жизни стало не так, неправильно, иначе, чем у людей заведено. И непонятны будут ни матери, ни отцу ее хлопоты — счет, чтение, изучение трав, зубрежка (пока еще без смысла и понимания) простых наговоров, позволяющих искать воду, останавливать кровь или нашептывать на замкнутый обережный круг.
Лесана представила, как она возвращается в родную деревню, где девки — косы до колен — в рубахах вышитых, в лентах, про пироги да парней на вечерках щебечущие… А она о чем с ними речь поведет? О том, как оборотневу кровь от упыриной отличить? Или как краски подсчитывать, чтобы ребенка прижить с первой попытки… или не прижить?
Мать рассказывала о родне, кто как живет, кто женился, кого засватали, в чьей семье прибавилось ребятишек, кого боги прибрали на вовсе. Дочь слушала и не слышала. Видела только одно — как сильно постарела родимая, как поседела. Глядела на растрескавшиеся руки, на измятое в пути, но самое лучшее из имеющихся, платье, на усталые глаза. Натерпелась-то, поди, за эти шесть дней… Небось, очей не смыкала. Что толку, что при обозе ратоборец едет или колдун, сама-то она помнила, каково это — первый раз в жизни под открытым небом ночь коротать. А уж матери-то в ее годы? А ведь и обратный путь еще.
Глухие рыдания стиснули горло. Нет. Нельзя плакать.
— Мама! — прервала она поток рассказов и обняла непрерывно что-то говорящую гостью. — Мама, вы главное помните, как я всех вас люблю! Я выучусь, вы ни в чем нужды знать не будете! А Мирута… плевать на него. Я себе лучше найду. Ты только не бойся ничего! Поняла? Я выучусь, четыре года всего осталось! И вернусь. Мы с вами так заживем, что Мирута этот все локти до плеч сгрызет. Ты не горюй только. У нас хорошо тут все. И кормят на зависть. А отощала, так это оттого, что нам не только ум трудят, но и тело. Я сейчас быстрее любого парня и по силе не уступлю.
Она говорила, захлебываясь словами, стискивая мать в объятиях, а та глотала беззвучные слезы, украдкой смахивая их с лица. Хранители пресветлые, нашла чем хвалиться — сильнее и быстрее парня… Да провались она пропадом, Цитадель эта!
— Деточка, мне уж ехать надо, обоз-то сегодня назад поворачивает, не ночуем мы. Обережник немалой платы требует, еще на день да ночь его нанимать никаких денег не хватит, сейчас, вон, Вортило прикупит оберегов у тутошних, и поедем мы.
У дочери жалко вытянулось лицо. Она была уверена, что мать хотя бы переночует в Цитадели…
Наскоро расцеловавшись, отправились к воротам. Старшая Остриковна по пути все пыталась показать, что совсем успокоилась, задавала какие-то вопросы, да только все невпопад, а глаза влажно блестели. Друг от друга родственниц отвлекла чужая беда: