— Я, кажется, обеспокоила вас понапрасну. Во всяком случае важно, чтобы вы знали, как к этому относятся ваши кузины. Может быть, еще не поздно привести и ту, и другую к более разумным чувствам. Что касается средств, то я совсем не знаю.
Сами того не замечая, мы сделали не один обход, чтобы продлить нашу беседу. Но в этом отношении средства города не были неограниченными. Нужно было и так немало снисходительности с нашей стороны, чтобы не заметить, что мы дважды прошли мимо маленькой затерянной бакалейной, где совсем круглая лампа так наивно освещала банки, что у меня, должно быть, поэтому, на ходу возникло острое, чудесное воспоминание о раннем детстве и рождественских яслях.
Внезапно мы попали на улицу Сен-Блэз, как раз на углу улицы де л'Юиль. Мы шли переулком Деван-да-ла-Бушри, которого я не узнала, и благодаря тому, что мы вышли из темноты, улица Сен-Блэз показалась нам почти ослепительной.
Прежде чем мы подумали расстаться, мы очутились в центре города. Мы довольно нелепо остановились на перекрестке, ища способ расстаться, который не был бы слишком подозрительным ни для окружающих, ни для нас самих.
Мы полусмеющимся взглядом сообщали друг другу о нашем смущении, как вдруг, в двух шагах от себя, увидели Сесиль Барбленэ. Это была она, Сесиль, старшая сестра из дымного дома, Сесиль, темное тело. Казалось, она вышла не из движения улицы, но из движения нашей мысли. И на улице, как там, у себя, она образовывала нечто вроде поглощающего прорыва, где свет и оживление как будто внезапно прекращались и отсутствовали, изъян в улице.
Сесиль поклонилась нам и прошла мимо. Я не успела различить выражения ее лица или, скорей, я не старалась его уловить. Я также не смотрела, в какую сторону она удалилась.
Мы сделали несколько шагов. Пьер Февр наивно приоткрыл рот, как мальчик, пойманный на месте преступления. Но приподнятые брови, прищуренные и светлые его глаза говорили самым очаровательным образом, что он оценивает, как знаток, страшность этой встречи и что, как ему ни неловко от нее, ему будет приятно разгадывать ее причины.
Минуту-другую мы не находили слов; но было ясно, что мы усиленно думаем. Я была охвачена чувством чего-то значительного и чудесного. Я видела лучше, чем кто бы то ни было, все то досадное, что было в этом случае. Я была готова доказывать себе его последствия, преувеличивать их. Но мое смущение далеко не было похоже на подавленность.
Наконец, взглянув на доску с названием улицы, Пьер Февр сказал мне:
— Встреча на улице Сен-Блэз, или Тщетная предосторожность.