— А как же вы с матерью? — спросил я, когда Ларри умолкла.
— Сначала продали охотничий участок и лодку отца. Денег хватило на десять суток, а потом мама стала искать работу. Я бросила школу и устроилась на мыловаренную фабрику, а мама горничной у губернаторши. Однажды она пришла домой в порванной одежде и вообще какая–то не такая. Молча обняла меня, сняла с гвоздя отцовское ружье, одела патронташ и ушла. Через несколько часов я узнала, что губернаторский сын, ублюдок, изнасиловал ее. Она вернулась с ружьем, убила его и еще пятерых дружков… А потом сама была застрелена телохранителями губернатора…
Вторая слезинка заспешила за первой по обветренной щеке Ларри.
— …Некоторое время я жила у бабушки — маминой мамы. Она никогда не любила меня и, в конце концов, просто выгнала. Я пошла в Шекхаус и обязательно замерзла бы если б не Реутов… Если он умрет…
Девчонка долго сдерживалась, но слезы, все–таки, прорвали плотину. Ларри не кричала, не стонала, только по щекам бежали соленые ручейки.
Я всегда, как–то неуютно себя чувствую в таких случаях. Сидишь, слушаешь и ни чем помочь–то не можешь. Вот и тогда, нужно было как–то успокоить девку, сказать что–то, а я сидел как истукан, тер руку об руку и молчал.
Реутов, наверное, рожден был, чтоб всем помогать. Одних на том свете заждались, и он с легкостью помог им туда отправиться. Мне вот сказать надо было что–то, а он пошевелился, и сразу необходимость отпала. Ларри забыла о себе, о своем горе и засуетилась возле него.
— Нужно что–нибудь жиденького, питательного сварить, — решительно заявила она. — Например, бульон. У тебя есть на примете, здесь не далеко где–нибудь, жирный зверек? Не хочешь сходить на охоту?
Я, молча подкинул дров в печь, и пошел.
Самое сложное в ночной охоте это не заблудиться в наполненном паутиной теней лесу. Охотиться ночью сможет даже ребенок с перочинным ножиком. Всего–то и делов, что найти нору в снегу, раскидать снег и пристрелить недовольно бурчащего во сне зверька. В общем, просто, но я больше люблю мчаться по степи на багги за стадом санков, догонять этих красивых длинношеих животных и, схватив за рога, перерезать им горло. Потоки крови, весь в ней перемазываешься, но зато какой азарт!
В общем, я охотился минут пять, и еще час Ларри варила еду для Реутова.
Время летело быстро. Я охотился, Ларри возилась у печи, Реутов быстро поправлялся. Часов через сто он уже настолько окреп, что начал выходить из хижины на свежий воздух.
Я рубил топором чурбаки, когда названный отец Ларри подошел ко мне. Молча взял чурбак, мрачно посмотрел на него и разорвал его вдоль на две половинки. И если бы он не заговорил после этого, я бы, наверное, простоял бы с открытым ртом еще часа два и обязательно отморозил бы все внутренности.