Ветки с готовностью вспыхнули от ласк теплового ножа Иля, и я подумала, что неплохо было бы подвинуться ближе к теплу. И еще подумала, что здорово бы скинуть с себя одежду и поваляться в теплой луже. Эта мысль придала мне сил.
Реутов попробовал подтянуть меня к огню, но не смог. Упал сам, и ему пришлось отдыхать некоторое время. Пока Иль валялся, хрипло и тяжело дыша, пламя жадно пожирало дрова и я ужасно боялась что костер погаснет.
Однако Реутов оказался сильнее огня, он собрался с силами быстрее, чем костер поглотил остатки дров. Иль собрал побольше сушняка, но все сразу бросать не стал, просто сложил рядом.
Реутов сел поближе к пламени, вытянул ноги и закрыл глаза. И я услышала в своей голове:
— Прощай, Ларри. Надеюсь это поможет тебе выжить пока баггмены не найдут тебя, — он говорил это очень тихо, словно извинялся.
Он намеревался отдать мне свои силы и я, поняв это, заплакала, словно этим смогла бы изменить его решение. Он всегда делал только то, что хотел…
Сначала проснулись мои ноги, и я почувствовала, как они замерзли. Момента, когда оживут руки, пришлось ждать, чтоб подтянуть к теплу свое полумертвое, оживающее медленнее других частей тела, туловище.
Сердце разрывалось. Я была рада, что смерть уже стоявшая надо мной отступила, но ведь она отступила в сторону Реутова. Он отдал свои силы и занял мое место на ложе смерти… Я могла двигать руками и ногами, могла поддерживать огонь. Но вернуть Реутову его силы я не могла.
Я плакала навзрыд, уткнувшись в грудь Реутову, и оторвать меня от тяжело дышащего инопланетянина могли только три вещи: моя смерть, смерть огня в костре и рев мотора. Я умереть не могла, ведь Реутов еще жив и пока жива я, был шанс спасти его. Дров было много, и огонь пока не отказывался пожирать конвиктские дрова. Но, несмотря на это, я все же подняла распухшее от слез лицо. Потому что вдоль леса ехал багги!
Кинг:
До чего же машинное масло противное на вкус!
Вот недоноски! Они обо мне еще услышат!
А что я могу сделать?
Спайк Макфлай:
Голова работала чисто, как новенький мотор, а вот ноги, словно вообще мне не принадлежали. Что хотели, то и делали! Язык тоже вдруг сменил свойства. Стал гораздо толще и перестал изгибаться с присущей ему ловкостью.
— Э! Да ты пьян, приятель, — услышал я чей–то, неузнаваемый в гуле разговоров, голос.
— Да брось, — немедленно отозвался я.
Мне не хотелось, чтоб все замечали, насколько я пьян. Хозяин вечеринки всегда должен быть трезвее гостей. К сожалению, это редко удается. Короче, когда я открыл глаза, нашел себя валяющимся в гараже на куче тряпья. Гараж ночью работал у меня холодильником, так что, только будучи достаточно пьяным, можно было заснуть в таких условиях.