мешок и потом пошел домой» [179—179об].
Из этого рассказа следует, что Данила отправился в лес на заранее запланированное убийство без оружия, и это выглядит довольно странным. Кроме того, сам рассказ состоит из общих, расплывчатых формулировок вроде «Данилка бросился за Федором…» и т.п. Версия о виновности Сергея выглядит маловероятной и с практической стороны, если учесть его почтенный возраст (вспомним, что, согласно сделанному при аресте медицинскому освидетельствованию, у Сергея была «старческая дряхлость» [136об]) и недоразумение с одеждой, которая была на убийцах в момент совершения преступления. Судя по протоколам, в доме Морозовых обнаружили только один комплект запачканной кровью одежды. Даже если принять официальную версию следствия, что одежда была перепачкана кровью потерпевших, невозможно поверить в то, что ее носили два разных человека, причем одному забрызгало кровью только рубашку, а другому — только штаны. Скорее следы крови остались бы на всей одежде преступников, когда те боролись с вырывавшимися Павлом и Федором. Единственная правдоподобная гипотеза состоит в том, что окровавленная одежда принадлежала одному человеку — и, по результату экспертизы, им был Данила. Что касается Ефрема, то у него не нашли никакой уличающей его одежды, но ему пришлось объяснять происхождение явных следов крови на ноже. По его словам, он хранил нож в амбаре и использовал его для шпаклевки пола в избе (для этой цели использовался простейший шпаклевочный материал, состоящий из земли, смешанной с кровью животных) [91]. Судя по этому находчивому объяснению и по протоколам его допросов в целом, Ефрем был умнее и хладнокровнее Данилы и мог заранее избавиться от улик.
Но отчетливее всего на виновность Ефрема указывает другое: при аресте он заявил, что ему всего 15 лет [24]. Он повторил это Быкову 22 сентября, назвав годом своего рождения 1916 [90]. В действительности Ефрему было девятнадцать или двадцать, что подтверждается записью в приходской книге местной церкви. (Эту запись следователи занесли в протокол дела 4 ноября [188].) В русских деревнях до окончания Великой Отечественной войны не было принято праздновать дни рождения, а появление ребенка не регистрировалось до его крещения, которое могли отложить на месяцы и даже годы. Поэтому путаница в возрасте, конечно, вполне возможна. Когда Быков указал Ефрему на это несоответствие, тот ответил: «Сколько мне лет, я не знаю, но мне мать говорила, что мне 15 лет, т.е. мой возраст» [89]. Неточность такого масштаба вряд ли объяснима обычной небрежностью. Неграмотные крестьянки могли не знать даты рождения своих детей, но они обычно помнили порядок, в котором дети появились на свет, и при наличии восьми братьев и сестер у Ефрема его мать могла вычислить примерный возраст сына.