Джим, уже одетый и с портфелем в руке, выскочил из дома, пулей промчавшись мимо изрыгавшего оскорбления и угрозы отца, который вовсе не собирался преследовать сына за пределами своей территории. Хотя, если соблюдать точность, земля под его ногами принадлежала не ему, а банку. А если штольни и шахты под домом продолжат рушиться, то все это отправится в пекло.
День был ясный, и солнце приятно нагревало макушку. Отличная погода для Хэллоуина, тем не менее по радио сказали, что к вечеру ожидаются тучи. И в самом деле они уже неслись, обгоняя друг друга, по небу, что нависло над головой Джима.
Издалека доносились крики Эрика Гримсона, который продолжал вопить, хотя его сын уже удалился на целый квартал от дома. Джим спешил, размахивая портфелем, где лежали пять учебников, которые он прошлым вечером даже не раскрывал, карандаши, шариковая ручка и две тетрадки, исписанные текстами песен. Еще там лежали три потрепанные книжки в мягких обложках: «Нова-Экспресс», «Венера на ракушке»[5] и «Древний Египет».
Мать не успела приготовить Джиму завтрак. Ну и ладно. Все равно желудок жжет, словно в него попала раскаленная докрасна колючая проволока.
Чересчур много, чересчур долго.
Когда же он разлетится в клочья при собственном Большом Взрыве?
Он уже грядет, он уже грядет.
Вчера он написал еще одну песню — «Ледники и новые звезды».
Гори, гори, гори, гори!
Ничто не говорит, как я накален.
Слова — лишь тени, ярость — вот суть.
Дядя Сэм мой огонь прихлопнет,
Дядя Сэм — ползущий ледник,
В нем пять миль высоты, он горы
Стирает заподлицо.
Ледник хочет, чтоб все было плоско,
Хочет всякий огонь загасить.
Отец и мать — ледяные великаны,
Идут на меня охладить мой огонь.
Тролли из ФБР,
Огры из ЦРУ,
Вервольфы-легавые окружают меня.
Морозильник тюрьмы мой огонь заморозит.
Ахав преследует Моби Дика,
Говорят, гоняясь дико за собственной шишкой,
Ахав срывает маску с Бога,
И сердце-снаряд готово взорваться,
Но гнев его — свечка, а мой — «юпитер».
Зон за эоном, век за веком, эру за эрой,
Старый стрелочник Время при деле,
Экспресс «Солнце» знай себе прет
К конечной под названием Новая,
Все взрывает, сжигает, испепеляет,
Молотя по Плутону осколками Марса,
Ледник отдает мой застывший труп,
Ледник сам займется огнем,
Застывший труп запылает вновь.
Праведный огонь не загасишь.
Гори, гори, гори, гори!
Здесь было сказано все — насколько хватило слов. Вот почему кино, живопись и рок — прежде всего рок — иногда лучше слов. С их помощью можно выразить то, что неподвластно буквам.