При мысли о предстоящем бое Старбака обдало холодком. Иногда будущая «встреча со слоном» наполняла его возбуждением, иногда вгоняла в тоску, тем более, что провальный набег с ужасающей ясностью продемонстрировал ему, каким количеством недоразумений, казусов и катастроф выстлана дорога от замысла до воплощения. Невыносимо было думать, чем обернётся в таком случае сражение, поэтому Старбак спросил первое, что в голову пришло:
— Вы действительно убили троих людей?
Труслоу недоумённо покосился на юношу:
— По меньшей мере. А что?
— Интересно просто… каково это — убить человека?
Интересно ему было другое: как уличает закон убийц, пытались ли самого Труслоу когда-нибудь предать в руки правосудия, но вылилось всё в неумный и какой-то детский вопрос.
Труслоу вдруг разозлился:
— Ну ты даёшь, парень! Каково? Вот шлёпнешь кого-нибудь, и мне расскажешь, каково!
Он дал коню шенкеля и умчался вперёд.
Ночевать расположились на раскисшем склоне над крохотным посёлком вокруг плавильной печи, от которой ветер доносил кислую угольную гарь. Старбаку не спалось, поэтому он сел рядом с часовыми, дрожа от пробирающей до костей сырости и желая больше всего на свете, чтобы дождь, наконец, прекратился. Ужинал юноша вяленой говядиной и липким влажным хлебом вместе с остальными офицерами. Фальконер несколько воспрянул духом и теперь пытался отыскать в произошедшем положительные стороны:
— Нас подвёл порох, да. Тем не менее, мы показали врагу, что можем представлять нешуточную угрозу.
— Точно, полковник. — поддакнул Хинтон.
— Теперь им придётся выставлять караулы у каждого моста. — увлечённо продолжал Фальконер, — а те, кто будут нести охрану, не смогут вторгнуться к нам на Юг!
— В самую точку. — одобрил Хинтон, — А локомотив они неделю выволакивать из той слякотищи будут. Увяз он серьёзно.
— Так что поражением наш рейд назвать нельзя.
— Нельзя ни в коей мере.
— Кроме того, не будем сбрасывать со счётов полученный нами опыт дальней кавалерийской разведки.
— Отлично сказано. Да, Нат? — Хинтон попробовал вовлечь в беседу опального Старбака, но полковник ожёг обоих офицеров холодным взглядом и отвернулся.
Ночь была непроглядна, как отчаяние юноши. Не только из-за Фальконера. Жизнь Старбака шла по кривой. Ни дома, ни семьи, ни родины. Он жил среди чужих людей, ни с кем из которых его не связывало ничего достаточно прочного. Вашингтон Фальконер, чья холодность жгла Натаниэля, как кислота. Труслоу. Труслоу был дружелюбен, но надолго ли? Да и по пути ли ему с Труслоу? Вести себя на войне так, как толковал Труслоу, Натаниэль вряд ли сможет. А кроме Труслоу с Фальконером Старбак и сблизиться больше ни с кем здесь не успел. Местные, как Медликотт, видели в нём янки, то есть, шпиона или, в лучшем случае, чужака. Любимчика полковника, в одночасье низринутого до статуса козла отпущения.