— Не знаю, как, но надо.
— Думаю, тебе стоит вернуться домой. — сказал Адам, — Помиришься с родными, уладится и с Трабеллом.
— Ты не знаешь моего отца.
— Странно видеть смельчака, рвущегося в бой, и при этом до дрожи в коленках боящегося отца.
Старбак усмехнулся, но потряс головой:
— Домой мне хода нет. Не хочу.
— Часто мы делаем то, что хотим? Есть чувство долга, обязанности…
— Не в Доминик дело, понимаешь. Назрело-то всё гораздо раньше. Может, мне не надо было в Йель поступать. А, скорее, не надо было креститься вовсе. Мы ведь крестимся только тогда, когда, как личность, уже сформировались, потому что сознательно очищаемся от прошлых грехов и посредством крещения сознательно даём обет не грешить больше. А я не испытывал ничего подобного до крещения, и не испытал после того, как отец меня окрестил. Я — не христианин, Адам. Я привык жить во лжи, и в семинарии мне было не место.
Признание друга поразило Адама до глубины души:
— Ты — христианин!
— Нет, хотя и хотел бы им быть. Я же видел, как крестились другие, как сияли их лица, как Дух Святой нисходил на них. Видел, а сам не чувствовал ничего похожего. Хотя хотел, всегда хотел.
Старбак умолк. С кем бы он ещё мог поделиться тем, что давно накипело, как не с Адамом? Добрый мудрый Адам, как спутник Пилигрима Верный у Беньяна.
— Я молился об этом, Адам! Не верил, и молился! И крестился ведь в надежде обрести веру. Тщетно. Не обрёл.
Отец растил его, внушая, что он грешник и будет грешником до того светлого дня, когда крещение очистит его душу, и благодать, коснувшись чела его, сделает другим человеком. Крещение, думал Натаниэль, поселит в его грешной душе Христа, и всё будет хорошо.
Только не поселило крещение в его душе Христа. Ровным счётом, ничего не изменило. Нет, он, конечно, делал вид, что изменило, ведь именно этого ждал от него отец, но ложь копилась в нём, копилась, как гной, и однажды, когда Натаниэль встретил Доминик Демаре, гнойник прорвался.
— Понимаешь, раз Христос не сходит ко мне, может, это знак, что спасения мне не предназначено? А, раз так, что мне делать в церкви?
— Боже… — сказал Адам, ужасаясь его отступничеству, — Душу нельзя преобразить внешним воздействием, на мой взгляд, только исходящим изнутри неё самой.
— То есть, даже Христос не может сделать?
— Может. Бесспорно, может. Однако Он бессилен, пока ты Его не призовёшь. Позови Его, Он услышит.
— Не могу! — почти заорал Старбак. Его сводила с ума эта внутренняя вечная борьба, где по одну сторону баррикад стояли Христос и спасение души, а по другую — мирские соблазны с лицами Салли Труслоу, Доминик и прочих.