Илья тихонько отстранил ее, поднялся с тахты, подошел к окну.
«Только бы не развернулся сейчас и не ушел!» — молила Ольга.
— Но ведь не видела, не слышала, не была — сколько, месяца три прошло?
— Четыре, — прошептала она.
— Да, четыре.
Он повернулся. Глаза его казались больными.
— Я тебя, Оля, тоже люблю. Мне без тебя трудно. Все эти четыре месяца, каждый день — трудно. Как заноза в сердце ты у меня. Думал, вытащу — и забуду. Не получается.
Она поднялась, подошла к нему.
— Зачем же забывать, Илья?
— А затем, радость моя, что нельзя так обращаться друг с другом. Тихо-тихо, — остановил он ее движение к нему. — Ты, как оказалось, Олюшка, можешь быть чужой. И, что паршиво, в тот момент, когда должна быть очень близко, рядом.
— Если ты имеешь в виду тот последний вечер, когда в стельку был пьян, то уж прости меня, тоже был не на высоте. И ты прекрасно знаешь мое отношение к этому делу, я просто физически не переношу пьяных. В чем я виновата? Что не присела рядом, не выпила с тобой оставшуюся бутылку? Ты выставил меня за дверь — и исчез, пропал, уехал, забыл обо мне. Ни звонка, ни письмеца, ни привета! За что ты со мной так?
Ольга вспомнила давний телевизионный сюжет о театральной премьере, о молоденьких актрисах в объятиях Коновалова. Ревность, больно уколовшая тогда, снова накатила гневной волной.
— Я так понимаю, тебе и без меня живется неплохо, раз ни разу не вспомнил обо мне. Ну и живи, как знаешь! Ну и оставь меня! И нечего здесь играть в добреньких дядюшек, в заботливого дружочка! Давай, шагай отсюда, мне еще работать надо!
Она села в кресло около стола, деловито поправила настольную лампу, собрала стопочкой бумажные листы, уставилась на них невидящим взглядом, шумно вздохнула, пытаясь взять себя в руки, — и разрыдалась, зажав лицо в ладонях.
Коновалов поднял ее с кресла, как пушинку. Она уткнулась ему в шею — никуда он от нее не денется! Пусть с силой отдерет ее от себя — не получится!
— Ты, Коновалов, бессердечный. И безжалостный! Но если ты меня бросишь… Илюша, не бросай меня!
И Коновалов не бросил. Он бережно опустил ее на тахту — все последующее, что случилось меж ними, было столь же бережным, нежным, трепетным, пока учащенное дыхание не окунуло обоих в нарастающую волну напряжения, и эта волна, ударив и оглушив, отозвалась тягучей звенящей тяжестью в их телах, которые уже не могли не быть вместе.
Ольга откатилась на край тахты, провела ладонью по груди — хоть снова в душ. Но встать не было никаких сил. Краем простыни она вытерла лоб, щеки, плечи, потом опрокинулась на спину, раскинула руки в стороны. Легко вздохнулось: «И как я, Коновалов, без тебя была все это время — даже и не знаю!» Илья лежал на спине, прикрыв глаза.