– Доброго тебе здоровья Константин – джан.
– И тебе не болеть, казак. Проходи, вина выпей.
– Вино, вино… одну беду несет оно…
– Ай, зачем так нехорошо говоришь, казак. Вино – кровь земли.
Григориадис не торговал вином для прикрытия – он и правду торговал вином. Но не только вином…
Вместе они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, прошли в богато обставленный кабинет. Обстановка была везде одинаковая – темное дерево, женщин в доме не было видно, они в другой половине, чтобы не мешать. В кабинете было несколько шкафов, в одном, за стеклом стояли книги, в другом – бутылки, все темного стекла, с вином. Явно – с хорошим вином.
Хозяин, явно рисуясь, прошелся в раздумье перед шкафом с вином, потер небритый подбородок, потом решительно открыл дверцу, и достал одну из бутылок. Бутылка была, как и положено, запечатана пробкой, а не как дешевое вино – крышкой. Это тебе не монополька какая…
– Вот это спробуем. Пять лет всего лежит, а букет – какой не у всякого пятнадцатилетнего встретишь…
– С вашего, Константин-джан?
– С моего, с моего, Григорий. Хозяйствуем помалу…
Григорий знал суть и смысл этой игры. Перед ним был выходец из бандитов, из бандитской среды – но выходец умный, нашедший в себе силы подняться над этим. От некоторых дел – как от скупки краденого – он отошел всерьез, от других – как от марафета – он отошел, как запретили всерьез,[88] но давал на это деньги, финансировал. Григориадису было важно – прежде всего для самого себя важно – подняться над всеми, показать всем желающим на это смотреть свой аристократизм и принадлежность к высшему обществу. Надо сказать, что сыновьям он категорически запретил заниматься любым преступным промыслом и отправил учиться.
Константин-джан тем временем достал старый, диковинного вида штопор, умостил его на горлышке бутылки и путем сложных манипуляций добыл пробку – босяки с Молдаванки, не имея штопора либо расковыривали пробку перочинником, либо и вовсе – проталкивали ее пальцем в бутылку и пили. Григориадис себе такого конечно не позволил бы, вместо этого он с благоговением понюхал пробку и отложил ее в сторону. Потом перелил вино в большой хрустальный графин.
– Иностранное, поди, стеклышко то – подыграл ему Григорий, зная что он хочет услышать.
– Ошибаетесь, сударь, ошибаетесь. Самое что ни на есть наше. Это, сударь мой, самого Товарищества Фаберже работа. Если у меня там небольшой интерес, вот и сделали, уважили. Такую работу разве что при дворе и встретишь.
Трудно было сказать, где у Григориадиса не было интересов. Дела в Одессе и Константинополе, основных центрах торговли с Востоком делали миллионщиком любого, у кого была голова на плечах и немножко удачи. А у кого удачи недоставало – тех они делали трупами.