Представление подходило к концу, Григориадис выставил натюрморт на стол. Вино и впрямь было хорошим, как говорили – с телом. Это тебе не бурда самогонная, тут понимать надо…
– Гутарят в городе – Одессе что ты людей вербуешь? – поинтересовался Григориадис, чмокая вином, дабы уловить все богатство его вкуса
– И не только в Одессе. Хочешь, Константин-джан, вербуйся и сам, почту за честь.
Григориадис рассмеялся
– Куда нам… дела лихие делать. Мы теперь люди мирные, торговые. Наше дело – по копеечке, по рублику…
– За рубль купил, за два продал, вот тебе и два процента навара… – подхватил Велехов
Григориадис остро взглянул на казака поверх бокала
– Ошибаешься, казак, ошибаешься. Это со стороны кажется, что купцы как сыр в масле катаются, за рубь купил, за два продал. Могёт, когда то так и было, да прошли те времена, и давно прошли. Сейчас куда не кинься – там по десять человек сидит, друг другу цены сбивают… договариваться не хотят. А то и бандюков нанимают, друг дружку пощупать. Вот как взять то что в Константинополе делается, да подумать. Тут склад подожгли – а чей? Там человека вбили – а кого? Вроде говорят – джихадисты, халифатчики, а как копнешь… Тот цену сбил, другой на поставках наварился и не поделился с кем надо, третий оскорбил кого не надо. Вот и льется кровушка то русская на чужую землю.
Григориадис считал себя русским, хотя по национальности был незнамо кем. В основном конечно армянин, но кровей там навешано…
Григорий понял суть незаданного вопроса. Григориадис хотел знать – против кого собирается войско. И скорее всего – за счет кого.
– Наше дело казачье, Константин – джан, у нас враг один. Нам все купецкие дела ваши, али какого другого рода – как лес темный.
– За винтовку снова решил взяться, как тогда?
– Решил…
– Вбили кого?
– Брата и вбили.
Григориадис снова разлил вино по бокалам, хотя погибших положено почитать водкой – почли и этим. Не чокаясь.
– Когда ты, Григорий, на Дон уходил – говорил я людям – рано или поздно вернется. А знаешь, почему?
– Почему же, Константин-джан?
– Потому что жизнь у вас такая, казачья. Руки должны быть к одному привычны, али к сохе, али к винтовке. Кто за винтовку взялся, тот к сохе обратно не пойдет. А если пойдет – грызть его изнутри будет, жечь.
Григорий подумал, что ответить. Все таки решился
– Перекрасившиеся в любом деле бывают.
– Перекрасившиеся… – Григориадис снова налил себе вина – да ты, мил человек и не знаешь, каково это быть – перекрасившимся. Я может быть, по ночам зубами скриплю от такой жизни, в могилу на десять лет раньше сойду. Жизни мне здесь нет, а и вернуться нельзя. Отрезано как ломоть.