Она вновь увидела величественную, захватывающую дух картину. Перед нею так отчетливо, контрастно, словно она видит это воочию, возник выдающийся далеко в сторону ущелья, ниспадающий от главного хребта к реке складками или огромными ступенями уступ горы. На довольно ровной осыпи, почти у самого берега, видна старая башня. Сложенная кем-то из крупных неотесанных камней, она смахивает одновременно на старинную сторожевую вышку и на минарет…
Где-то внизу шумит, бурлит, пенится вода, как это бывает на перекатах; в узком каменистом ложе ущелья ворочается неспокойная горная река. В лучах поднимающегося солнца тонкой черточкой вырисовывается переброшенный через ущелье канатный мост. Хорошо видна обширная часть противоположной стороны ущелья: уступчатые, с зазубринами и сколами, светло-серые склоны скал, испещренные какими-то темными, почти черными в лучах восходящего солнца точечками.
Как это часто бывает во сне, как-то само собой выяснилась локация этого места – она мимолетно, но отчетливо увидела надпись на пушту – د سليمان غر, da Sulaimān Ğar [32].
В верхней части башни-минарета подвешен колокол. Это обстоятельство показалось ей странным, ведь у мусульман, в отличие от христиан, не принято возводить звонницы. Минареты предназначены для муэдзинов, призывающих правоверных на молитву по пять раз в день. И еще как наблюдательные пункты, если дело происходит в неспокойных краях. Если бы она увидела на башне било, древний сигнальный инструмент, деревянный или металлический, по которому бьют палкой, то это бы ее, пожалуй, не удивило. Но колокол? В этих краях?
Ее восприятию были доступны даже некоторые детали. По нижнему краю отлитого из бронзы колокола идет узор, составленный из каких-то знаков, букв, символов – эта надпись не столько видна, сколько угадывается. Кто-то, остающийся невидимым для нее, тот, кто находится внизу, на другой площадке, натягивая веревку, раскачивает язык. По всему видно, что человек этот вкладывается в каждое движение, что он действует на пределе человеческих сил. Но этих его усилий все равно оказывается недостаточно. Каждый раз язык чуточку, буквально самую малость, не доходит до края бронзового колокола. И из-за этой малости все усилия звонаря, пытающегося разбудить округу ударами в колокол, оказываются тщетными – вокруг по-прежнему царит тишина.
Напряженная, предгрозовая, но – тишина.
Анна сделал несколько торопливых глотков из чашки. Поставив ее на край стола, уселась удобней, держа включенный лэптоп на коленках.
«The Bell» – «колокол». Или просто «bell», как это указано в письме Ивана. Как же она не сообразила раньше?! Почему она не догадалась сразу соотнести это слово с тамошними реалиями?