– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни.
– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!
Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…
– Он с облепиховым маслом!
– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю.
– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…
– Детка, но почему? – начала мама.
– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!
Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.
– Я не вижу, – отреклась мама.
– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.
Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.
Ужас. Кошмарный кошмар.
– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…
– Хорошо, – вдруг согласилась мама.
Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?
– Пойду сама, – продолжила мама.
– Я вас провожу, – пообещал гардеробщик.
Что-то не понравился мне блеск в его глазах, как только мама назвала «Джерри-островитянина» классикой. Может быть, конечно, он записан в клуб Почитателей Лондона, но почему тогда он так уставился на маму, стоило ей снять очки? Не потому ведь, что она была похожа на Джерри-островитянина?
– Ну нет, – решительно сказала я, – этого вы двое точно не дождё… в смысле, всё нормально. Я всё же иду.
Да, только отпусти эту маму, и она приволочёт домой этого милого гардеробщика, и он будет у нас читать своего Лондона, съест все котлеты, выпьет весь чай, а когда чай и котлеты закончатся и он сбежит, мне, именно мне, придётся вставать к ней по ночам и шарить по её прикроватной тумбочке в поисках валидола и берушей для себя.
Уж лучше позор с жёлтыми щеками. Пусть думают, что меня мама до желтухи довела.
Я глянула в последний раз на себя в зеркало, махнула рукой и поплелась за мамой.
Да, их там был полный зал. Тётеньки, которые занимаются детской литературой. Издатели, редакторы, кураторы детских программ фестивалей. В модных свитерах, чаще коротко стриженные, в очках в модной оправе, с необычным цветом волос, приветливые, но с вежливым вопросом в глазах: «А вы, собственно, кто?»
Пахло кофе и немного натягивало сигаретами из зала для курящих.
В торце стола, который занимали эти тётеньки, сидел парень.