Какой ценой это ей давалось — об этом Джеймс задумался впервые. Раньше это просто не приходило ему в голову. Бедная его голова! С ума можно сойти. И это его мама! Господи милостивый! Да какое она имела право? Уже двадцать четыре года замужем! И самой целых сорок четыре года!
Понимая гигантскую разницу между двумя мужчинами в ее жизни, Джеймс никогда не придавал значения тому факту, что Джайлз Латрел приходился ему неродным отцом. Их отношения были настолько близкими, что это было не важно. Он не считал свою мать прелюбодейкой. Вплоть до этого момента. Его мать, его любимая мамочка, ложилась в постель с другим мужчиной, лежала голая в его объятиях, позволяла ему проникать в себя и брюхатить — и в результате появился на свет он, Джеймс Джайлз Латрел.
Он впервые осознал себя продуктом незаконной связи, ублюдком. Мерзость какая. Да как же она осмелилась? Как она могла? У него комок подкатил к горлу. Господи, если она так преобразилась после беседы с ним, как же она выглядела после занятий с ним любовью? Любовью, с отвращением подумал он. Через двадцать-то лет?
— Так что же он? — переспросил Джеймс, с ядовитой иронией произнося последнее слово. — Как ему понравились твои милые откровения?
— Понравились.
— Значит, ты кругом довольна. Что очевидно. — Он допил бокал до дна. — А па?
— Он первым сказал о тебе Эду.
— Подумать только! Мне просто ничего не остается в этой ситуации, кроме как радоваться за вас всех. У вас сложился чудный уютненький брак втроем!
— Глупо и грубо, — холодно сказала мать. — Мне всегда хотелось сказать о тебе Эду. Ты прекрасно об этом знаешь.
— Это была мечта. Я никогда не верил в реальность всего этого, если хочешь знать. Он никогда не был для меня реальным. Только героем твоих историй. Я и предположить не мог, что когда-либо услышу о нем иначе, чем из твоих уст, и никогда не хотел его увидеть! — Он неприязненно посмотрел на мать. — В отличие, видимо, от тебя.
— Я хотела этого всегда, — призналась Сара.
Джеймс был совершенно обескуражен.
— Зачем он явился?
— Просто почувствовал, что может это наконец сделать.
— У него все еще зудит — через столько-то лет?
— Не хами, Джеймс, — резко оборвала его Сара.
— Но это же смешно! Столько лет прошло! И что же мне теперь прикажешь делать?
— Никто ничего тебя не просит делать.
— К чему тогда вообще все эти разговоры?
— Эти разговоры давно у нас велись.
— Да, шесть тысяч миль и двадцать лет долой, и теперь, очевидно…
— Что очевидно?
— Завел тебя, — грубо бросил Джеймс. — Разве не так? С первого взгляда видно.
Мать неожиданно улыбнулась в ответ, и эта улыбка его окончательно вывела из себя.