Возвратимся мы не все (Аксу) - страница 5

Стеклянная дверь, сервант, телевизор и зеркало были занавешаны белыми простынями. На телевизоре, потрескивая, горела тоненькая восковая свеча, а рядом стоял, видно, переснятый с фотографии, увеличенный портрет улыбающегося Эдика, снятого в берете, тельнике и камуфляже на фоне российского флага. Похоже, снимок сделан, по всей видимости, где-то на пересыльном пункте, где фотографы-колымщики одевают в одну и ту же форму ребят-призывников и щелкают одного за другим. Разве кто откажется от такой фотографии. А потом наложенным платежом рассылают по адресам родителей.

Справа, на диване, откинувшись, полулежала мать Эдика, хрупкая женщина средних лет в черном, с отрешенным заплаканным лицом, стиснув в кулачке носовой платок. Над ней хлопотали ее родственницы и подруги, которые пытались привести ее в чувство. Тут же суетилась знакомая ему соседка-старушка. В сторонке несколько перепуганных девчонок, наверное, одноклассниц Пашутина, тихо шмыгали носами.

– Голову ей опустите пониже! Уберите, не надо подушку!

– Кто-нибудь, платок смочите водой!

– Вера, нашатырь где? Куда дели нашатырь?

– На книжной полке посмотри!

– Оленька, бедная, девочка моя, – причитала седая полная женщина, вернувшаяся из кухни. – Надо же такое несчастье! Такое горе! Эдичка!

Посреди комнаты мужчина средних лет и молодой парнишка с длинными до плеч космами возились со столом, пытаясь раздвинуть его. В углу между окном и сервантом у стены стояли четыре венка с траурными лентами. На одной было написано: «Дорогому любимому сыночку от мамы с папой». Под сервант забилась насмерть перепуганная серая с белым кошка, не понимая, что же происходит в доме уже второй день, что здесь делают эти чужие шумные люди.

Вдруг запричитала и протяжно завыла, как одинокая волчица, мать убитого солдата, женщины вновь засуетились вокруг нее.

– Коля, давайте перенесем ее в маленькую комнату, – позвала одна из женщин мужчину, который занимался столом.

– Мужчина, помогите, пожалуйста, – она же обратилась к Колоскову.

– Да, да, конечно! – глухо вырвалось у Игоря.

Они подхватили осторожно безжизненное тело матери и перенесли в соседнюю комнату на кушетку.

– Саня, позови Ирину, медсестру с соседнего подъезда! Надо бы укол ей сделать! Пусть поспит хоть несколько часов! Завтра у нее будет очень тяжелый день! Эх, горе-то какое! Бедняжка!

– Потерять единственного сына! Надо же такому случиться!

– Проклятая война!

– Не война, а политики! Своих-то детей они на бойню не посылают! Сволочи! – отозвался зло мужчина.

Колосков понуро стоял у окна. Комната Академика ничем особым не отличалась от обычных мальчишеских комнат. Только большим обилием книг, которыми был забит стеллаж и полки над столом. Те же яркие плакаты популярных рок-групп и поп-звезд на стене, кассетный магнитофон, усилитель, громоздкие колонки, полка с кассетами, на стене видавшая виды гитара с наклейками на деке. На письменном столе под оргстеклом цветной портрет Пола Маккартни, школьные фотографии, среди которых фото светленькой девушки, похоже, той, которую Колосков видел только что плачущую в коридоре.