— Хорошо еще море не слизнуло тебя целиком! — воскликнул он вслух и снова захохотал.
Это было счастье.
* * *
Он возвращался в гостиницу, преисполненный радости.
Несколько раз оглядывался на море: «Ужо я тебе! — смешно грозил он. — Ужо я тебе!»
Море не обращало на него никакого внимания.
Свитер, который он повязал на пояс, был тяжел как доспехи.
Куртку он надел на голое тело.
Тело было соленым.
Солнце вставало все выше.
Он так торопился, что потерял свою гостиницу, прошел куда-то дальше и некоторое время озадаченно озирался.
Показалось, что все отели на одно лицо: крыши, заборы, калитки — нет разницы.
Успокоил сердцебиение, сделал сорок шагов назад — и нашел.
Надо было успеть все сделать, пока не высохло море на коже и не выветрился запах соленой воды в волосах.
Ботинки вместе с носками он снял в коридоре и оставил там. Подумав, там же, прямо на пол, бросил свитер и майку.
В одних джинсах беззвучно вошел в номер.
Она проснулась через несколько минут — розовая и полная влаги, как только что сорванное яблоко.
Ее маленькие, красиво и точно прорисованные губы обрели цвет, и виднелись маленькие зубки, всегда очень белые, и маленький язык во рту — тот самый язык, который… впрочем, ладно, — что тут говорить, он давно уже выучил наизусть и ноздри, маленькие, как у куклы, и мочки ушей, прохладные и тоже до смешного маленькие, и линию лба, и родинку на виске, и сам висок, и шею, и улыбку, которую он подстерегал каждое утро, как охотник в засаде…
Она проснулась и улыбнулась, глядя на него. Вот улыбка — лови, охотник.
Он как раз завершал свои дела.
— Посмотри, я все нормально уложил? — спросил он и поставил ее сумку возле кровати.
В сумке, вразброс, смятые и спутанные, лежали ее вещи, она успела оттуда вытащить только халат, он запихал его обратно и сгреб все то, что она непонятно когда успела разложить в ванной, — эти ее щетки, тюбики, флаконы и помады… заодно бросил пять или шесть брикетиков с мылом, которые уже лежали в номере — а вдруг пригодятся: измажется где-то, нужно будет вымыть руки, а он уже позаботился.
— Одевайся скорей, — торопил он шепотом.
Пальма за окном раскачивалась на ветру.
— Скоро паром, тебе нужно успеть, чтобы уехать, — повторял он, а она все улыбалась, предчувствуя игру; только что это за игра — никак не понимала и даже, будь что будет, чуть высвободила ногу из-под одеяла — эта нога точно должна была поучаствовать в игре, теплая, нагретая, сочная, голая, в нежнейшем пушке нога.
Он заторопился, чтобы не обратить внимание на эту ногу и не отвлечься, и поэтому склонился к ее лицу, по пути увернувшись от раскрывшихся навстречу губ, и прошептал на ухо: