А зря. Когда Крестовский придумал извести соперницу дочери, Кучеренко и не вспомнил о маленьком домике, купленным Верой Александровной. И о том, что она может там быть в то время, как он… Как она оказалась у дома Любавы именно тогда? Опять случайность? Она его узнала, не могла не узнать. Не смотря на возраст, зрение у нее было прекрасным. И тут же догадалась о том, что ее сын виновник пожара, что по его приказу он, Кучеренко, поджег устроил. Веру Александровну он заметил только, когда та кинулась к коляске с ребенком. А он и не думал, что девчонка там! Потом проследил за ней, как она огородами пробиралась с ребенком на руках к дому тетки Любавы. Он все время за ней шел. А дальше совсем начались странности. Тетка Любавы с пожара вернулась сама не своя. А тут Вера Александровна, да еще и с дочерью Любавы. А странность в том, что встретились они, как знакомые. Только давно не видевшие друг друга. Очень уж удивилась тетка Любавы. А потом и обнялись они, словно родные. И тут Кучеренко все понял. Не просто так Вера Александровна именно в Кротовке домик купила. Что-то связывает тетку Любавы и мать Крестовского. Что-то очень давнее, родство ли, дружба, но связывает. Ворошить прошлое он не стал. Не до того было. С Верой Александровной беда случилась. Слегла, да еще и с головой непорядок начался. Женька сиделку к ней приставил, ту самую Галину Ветрову. Может, и были у Веры Александровны редкие минуты просветления, но она никого не узнавала: ни его, ни Женьку. Правда, как казалось Кучеренко, на Женьку она смотрела как-то особенно враждебно. Вскоре тот перестал к ней ходить совсем. А через два года Вера Александровна умерла…
Кучеренко сел в машину и набрал номер сотового Лизы. «Опять отключила! Ведь просил же быть на связи!» – подумал он, раздражаясь. «Я старею, потому, что начинаю психовать по мелочам. Я старею, потому, что мне все надоело, и я хочу покоя. У меня нет семьи. Да я ее и не хочу. Я хочу дом на море и чернокожую служанку. И толстую собаку с добрыми глазами. Я, Кучеренко Владимир Осипович, удавлю любого, кто хотя бы покусится на те деньги, которые мне нужны для осуществления моих желаний. Да, я чертов эгоист! И мне, черт побери, это нравится!», – он резко вырулил со двора, задев бампером мусорный бачок. Вслед ему какая-то тетка выкрикивала ругательства. Но он их не слышал.
Алена сидела на крыльце дома Тихоновых и думала. Про себя. Она, бесспорно, повзрослела. По крайней мере, уже несколько часов она себя считала очень взрослой. Потому, что после разговора с отцом другими глазами посмотрела на всех: на Елену, оказывается не такую уж и старую, и, главное, очень красивую даже в своей немодной юбке. На Мишку, взгляд которого ловила на себе и от того, как он смотрел, у нее становилось тепло внутри. На Санька, такого маленького, а разбирающегося в жизни безусловно лучше нее. И на отца. Отца, которого привыкла считать толстым, непривлекательным и всегда почти равнодушным. Этаким уставшим от жизни, но продолжающим жить по инерции, стариком. А он влюбился! Да еще как! В романах женских такое встретить можно, но в действительности… Алена решила, что она ему верит. Теперь верит. Потому, что когда он произнес имя «Анна», он будто помолодел на десяток лет. И глаза его стали живыми. Даже, как ей показалось, влажными. Алена была уверена, что ее мать никогда не видела такого его взгляда.