— Иди — ка ты… — послал его невозмутимый Краснов. — Твоя выставка, ты и вбивай!
Неврастения и суета частенько возникают перед открытием экспозиций. И все же мне больше нравится, когда выражаются по — немецки, как Надя, а не по — русски, как Женька: это воспринимается менее оскорбительно. Моя подруга привезла свое бранное слово прямо из Германии: прошлым летом она тусовалась в Берлине на Love Parade и с тех пор считает, что упоминать про шайссе — круто. Ну и ладно…
Евгений, несмотря на взвинченность, помог нам перенести продукты в подсобку, а там, скрывшись от всевидяще — осуждающих глаз супруги, предложил дернуть по стопочке. Я ничего не имела против водки, поскольку замерзла в пончо, а Галя гневно отказалась. Все же у нее тяжелый, некомпанейский характер… Краснов налил по второй, и мы махнули. Себя я со стороны видеть не могла, но заметила, как раскраснелся галерист: его физиономия залилась кумачовым цветом и стала оправдывать фамилию. Когда он в третий раз вознамерился наполнить рюмки, Галина окрысилась:
— Задолбали!.. Может, хватит?!
— Бог троицу любит, — осадил Краснов свояченицу.
Я с ним согласилась и, расхрабрившись, закусила целым, непорезанным огурцом, игнорируя недовольство Галки. Настроение у меня резко улучшилось. К открытию торжественной церемонии я достигла эмоционального подъема, всем подряд улыбалась и готова была вальсировать под неподходящую фоновую музыку: задумчивые сочинения Альбинони для флейты, лютни и других средневековых балалаек. Автор выставки — хмурый мужик средних лет, уронивший на пол картину, — держался скромно. Он сомкнул брови на переносице и, глядя куда — то поверх собравшихся, невнятно бубнил про то, что рисовать деревья — все равно что их выращивать. Еще он выдал сомнительную сентенцию об идентичности человеческих и древесных душ и циклов жизни. Последнее высказывание заставило меня посмотреть на него внимательнее. В широком, обветренном, скуластом лице Кирилла Золотарева просматривалось нечто то ли якутское, то ли бурятское: своеобразный раскосый разрез глаз, широкий, словно приплюснутый, нос. Но русые, густые, отросшие волосы придавали ему сходство с православным священником.
Посетители недружно поаплодировали графику. Зрителей набилось выше крыши: человек пятьдесят или шестьдесят, если не больше. Из богемной, живописной и художественно — поэтической шатии — братии выделялся респектабельностью Владимир Миллер — чиновник областной администрации: статный, холеный, одетый в отлично скроенный костюм и не менее дорогой галстук. Я бы с ним с удовольствием познакомилась, но — как? Миллера на всех светских мероприятиях сопровождала симпатичная блондинка — супруга. Ее можно было понять: такого заметного мужчину нельзя отпускать в одиночное плавание.