И Анжела действует. Высматривает носильщика, сулит ему двойной тариф, и они вместе спешат к ленте с движущимся багажом. Смуглый силач явно колониального происхождения ловко выхватывает и умещает на своей большущей тележке все указанные Анжелой тяжести. «В камеру хранения?» – подсказывает он следующее действие. Еле поспевая за прытким носильщиком, Анжела соображает, сколько ему предложить, чтобы он согласился сам постоять в очереди… Которая, должно быть, немаленькая… Но вот что значит правильный выбор. Носильщик берет у нее билет и, выпятив грудь с жетоном, прорывается через нервную змейку из людей, выстроившихся перед дверью хранилища.
Анжела было за ним, но тут слышит зов своего мобильника. Тапир?! – радостно екает сердце, и, не взглянув на дисплей, чтобы не спугнуть везение, она кричит: «Алло!» Ей кажется, что кричит, – на самом деле горло издает еле слышный сип.
– Бизяев.
Отрывистый бас… Как топором по башке. Палец тянется к кнопке «выйти», но, промахнувшись, нажимает на громкую связь. И начальственный голос вещает уже для всех:
– Узнали что-нибудь? Ваш Сорокин темнит… Что там за шум? Вы где?
Недовольство, транслируемое прилюдно, действует как вожжа. Подхлестывает…
Сорокин? Мой? А, это он про Глеба. Я что, сторож ему? Ну я покажу этому Рюриковичу!
Анжела выбирается из толпы, сосредоточивается, чтобы отключить звуковую трансляцию, и язвительно спрашивает:
– Ваши бугаи не доложили вам, что я в Париже застряла? Кстати, спасибо за заботу…
– Какую заботу? Какие бугаи? Вы пьяны? – выходит из себя Бизяев.
– Будете хамить – отключусь!
Угроза действует. Нахрапом не получилось, и Бизяев начинает говорить как нормальный человек. Как отец, которому необходимо выяснить, кто убил его дочь. Сухо извещает, что никакой слежки, тем более за границей, он не устраивал… Говорит скупо, нисколько не оправдываясь. И Анжела ему верит.
Кто тогда за ней следил? Ее личные враги? Но они бы не стали о ней печься, не вынесли бы из машины и не привезли бы к Тапиру… Странно все это… Придется выяснять… Глеб поможет, но и Бизяевым нельзя пренебрегать…
Бизяев… Ведь сперва обрадовалась, что ему плохо, что Ника хоть так отомщена… Противный мужик… Но сейчас где-то внутри даже сочувствие шевелится… Сострадание врагу… Бывшему врагу?
Ничего нет в мире постоянного – ни хорошего, ни плохого. Все в движении. Кроме смерти.
– Извините, я больна… Да еще тут коллапс из-за вулкана… Выберусь отсюда, выясню хоть что-то и сразу вам позвоню… Но кто мог за мной следить? – бормочет Анжела, уже отключив связь.
Минут через пять, за которые ей сильно плохеет, носильщик возвращается с квитком на сданный багаж и, улыбаясь, заглядывает ей в глаза. Мол, как оцените мою расторопность? Мелочи в кошельке нет: железные еврики в Москве нигде не берут, да и не любит она лишнюю тяжесть таскать, поэтому все сразу раздает на чай.