Он тут абсолютно не при чем. Он – в Париже, а сейчас вообще на другом континенте, она – здесь. И пока они не вместе, нечего и в мыслях объединяться. Именно раздельность очистительна. Никогда, даже наедине с собой не сравнивать своих мужчин и уж тем более не рассказывать о них никому и ни за что – вот обет, который она свято блюдет. А всякие там измены, предательства, ревность – это так старомодно, так неудобно, что и в голову брать не стоит… Уменье – половина спасенья.
Но очень скоро поступательное движение ласкающих мыслей стопорится. Кутузовка встала. Пробка начинается возле Триумфальной арки и явно не рассасывается до поворота на Рублевку. Анжела пытается сориентироваться во времени: успеваю – не успеваю? Подкручивает приемник, чтобы поймать дорожное радио, но нужной информацией оно не снабжает. Бородатые шуточки ведущего только бесят, и она предпочитает не разбавлять назойливой бодростью свое одиночество.
Сколько ни дрыгайся, предсказать, что там, впереди пути, невозможно. Чтобы не раскручивать маховик нервотрепки, Анжела использует обычную палочку-выручалочку: выловить из прошлого приятное событие и посмаковать его. Разумнее, конечно, было бы подумать о предстоящем, спланировать, что надо сделать в ближайшее время, но… Подсознание не проведешь: оно-то знает, что в будущем всегда выскакивает что-то неожиданное, частенько мерзость какая-нибудь тебя поджидает, поэтому кардинально не расслабишься.
Зато в прошлом – никаких сюрпризов. Стопроцентная надежность. Воспоминания – это сны наяву. Да еще память всегда отлично, без специальных усилий выбирает позитивный ракурс. Настоящие же сны у Анжелы никогда не бывают радужными.
Ближайшее прошлое – убийство Ники, но стоит копнуть на пару лет поглубже – и вот он, отличный момент.
Легкий бриз в открытом море возле Лазурного берега, ярко-красный шар солнца превращается сперва в четырехугольную кастрюльку под покатой крышкой, потом в плоскую беретку и наконец, словно побагровев от натуги, совсем исчезает на горизонте. В наступившем полумраке море сливается с небом и впереди – идеальная бескрайность. Тапир без понуканий спускается в каюту за диоровской шалью и укутывает в мягкое и теплое, заметно для присутствующих запустив указательный палец в декольте и пощекотав нежную кожу груди. Моя, мол, девушка…
Компания собралась на верхней палубе яхты Изи Залманова, который давно еще, после сочинских кинофестивальных посиделок сказал: «Ты, Анжела, всегда приглашена. Где бы я ни причалил. Как формулируют в американском посольстве: “уиз ё гэст”». Английский у Изи приправлен даже не еврейским, а русским акцентом, хотя он сам никогда не был гражданином России. Может, поэтому приязнью почем зря не разбрасывался, с первого прицельного взгляда раскусывал всякого и, если находил то, чем могла утолиться его незаурядная жажда общения, принимался заботиться о человеке. Анжела на собственной шкуре еще как ощутила его щедрость. Квартирой на Поварской одарил как бы ненароком, ее чихающие «жигули» поменял на приличную машину… Он же посоветовал убить в себе блондинку. Послушалась. Перекрасилась в шатенку и сразу из полупровинциальной журналистки на побегушках превратилась во всем желанную царевну-лебедь. Хоть и не белую. А Изя необидно отодвинулся, продолжая любоваться и издалека следить, не нужна ли его помощь. Сам тем временем переключился на спортсменок. Компенсировал свою узкоплечесть и сутулость, которые маскировал отлично сшитыми миланскими костюмами. Но иногда ведь и раздеться надо… Очередную дочку родила ему крепкая ватерполистка, с которой он уже не разлучался…