– Вот чай. Пей. – Ставлю перед ним чашку и делаю глоток пива.
Так у нас проходит утро – у друзей-соотечественников на далеком чужом берегу. Затем Эрик отправляется на пляж. «Волна в самый раз», – говорит он.
После его ухода я замечаю, что красный огонек автоответчика все еще мигает. Секунду я раздумываю, не стереть ли все сообщения не читая, но любопытство берет верх.
Первое сообщение – щелчок повешенной трубки. Второе от девочки Майи, моей бывшей соседки: «Привет.
Это Майя-тян. Я написала отчет, как вы меня просили. Увидимся завтра в кафе?» И третье. Я делаю непроизвольный вдох и закусываю губу. Я не слышала этот голос несколько лет, но вспомнила его мгновенно, как любимую песню.
«Привет, Джил, – сказал голос. – Это Филипп».
Филипп. Тот, кто разбил мне сердце.
Я помню, как мы целовались под дождем. Мы стояли под огромным мокрым дубом, с которого лила вода. Мимо ехали и ехали машины. Промокшее платье липло к телу. Меня так переклинило, что я готова была заняться с ним любовью прямо там, упасть в грязную лужу, принять его глубоко в себя. Я думала, это любовь.
Мы встречались уже полгода. Для Филиппа пик увлеченности мной был уже позади. Он начал видеть мои недостатки, и перед ним уже начали открываться бескрайние горизонты Африки. Его раздражало, когда я звонила ему среди ночи, чтобы прочесть какое-нибудь понравившееся мне стихотворение.
Я в то время любила эпатаж.
Я считала, что художнику следует быть спонтанным и непредсказуемым. Всерьез думала, что чувствую все гораздо тоньше и глубже, чем остальные люди.
Бешеная страсть Филиппа придавала мне уверенности. Через неделю после первого свидания он сказал, что любит меня. Постепенно и я полюбила его – за его любовь ко мне. Я хотела выйти за него замуж и родить пятерых детей. Он говорил, что хочет пятерых, – неудивительно, ведь он вырос в большой, безумной семье ирландцев-католиков. В двадцать один год я была готова отписать ему свою душу. Думала, что больше никогда так сильно не полюблю. Я и представить себе не могла, что эта любовь к Филиппу не будет идти ни в какое сравнение с тем чувством, которое я, спустя несколько лет, буду испытывать к своему сыну.
Может быть, как влюбленность в Филиппа, это было как-то связано с расставанием. Девять месяцев Кей жил в моем теле, его ритмы совпадали с моими. Родившись, он покинул меня. Так началось его отдаление: он ушел дальше, когда впервые потянулся к отцу; еще дальше – когда впервые сам взял ложку; даже его первый шаг, хотя он и был направлен ко мне, был движением к независимости.