– Это что такое? – спросил толстый.
– Витамины для ребенка, – еле ворочая языком, проговорила Старая.
Яблоки укатились и застряли в выемке у подлокотника.
– Муж есть? – спросил толстый.
– Умер.
– Скололся?
– Утонул.
– Кололся?
– Нет.
– Родственники есть?
– Сестра.
– Телефон давай.
– Нет у меня никакого ее телефона.
– Сдохнешь. Сгниешь заживо, сука. Телефон давай, я сказал, – с угрозой проговорил толстый, заступая в пространство между Салеевой и оператором.
– Я сказала, на хуй иди.
– Сука, телефон дай! – раздалось из-под маски одного из омоновцев.
– Девятьсот восемнадцать… – начала Салеева, – шестьсот тридцать один… девятнадцать… сорок…
Толстый вытащил из кармана брюк телефон, потыкал коротким пальцем в цифры. Приложил трубку к уху, переступая через Мишу и Ваджика, вышел на балкон. Выглянул оттуда.
– Птица, ребенка на кухню уведи.
С балкона послышался бубнеж. Толстый что-то монотонно говорил в трубку.
– Она-то сдохнет, – послышалось отчетливей. Салеева шумно выдохнула. – С ребенком что будет? Мы можем его определить прямо сейчас…
– Птица… – он высунул голову с балкона. – Птиц!
В комнату вошел Птица и быстро пересек ее, переступив одной ногой через Ваджика, другой – через Мишу.
– Ты смотри, что делается, – сказал толстый.
– Урну я видел, – сказал Птица.
– Ты там в углу посмотри, – сказал толстый.
– Сейчас, перчатку надену…
Птица вынырнул с балкона. В поднятой руке он держал шприц.
– Ребят, что-то мутноватый у вас крокодил. Как вы таким колетесь? – спросил толстый, выгружая свое крупное тело из узкого балконного проема.
– Че молчим?
Миша, расцепив пальцы на макушке, поднял голову. На шее выступил небольшой кадык. Опираясь локтями об пол, Миша прогнулся в копчике, глядя на Птицу исподлобья. Только пальцы его бессильно распяливались над головой, как сломанные ветви дерева с большими пятипалыми листьями.
Птица поднял шприц выше – вровень с желтыми лучами, бьющими из голой лампы под потолком. С того угла, откуда смотрел Миша, шприц совпадал с куском обоев, оставшимся на стене. Издалека узоры их походили на бледные привидения с продолговатыми головами, с размытыми макушками и двумя пузырями вместо щек. Их тела отчетливо начинались узкими плечами, а к низу оплывали в раздутый пузырь под бледно-свинцовым балахоном. Привидения будто держали в руках светильники или свечки и выплывали из сырой и заляпанной цементной стены, как из портала, открывшегося на том самом месте, с которого не смогли или не захотели содрать последний кусок обоев. Миша смотрел на обои через шприц, который Птица, нагнувшись, держал перед его лицом. Шприц был залит бледно-желтой мутной жидкостью. Свет лампы, проходивший сквозь его пластмассу, зажигал на стене свечи в руках привидений. Размывал их макушки, контуры балдахинов, и если смотреть на них долго под таким углом, как смотрел Миша, то можно было заметить, что привидения движутся – из стены вперед, в комнату – и выходят из своих границ.