– Ох, батюшки-светы! – запричитала с новой силой Авдотья. – Да что же за напасть такая? По чердакам шляться… То книжка проклятая, прости господи, заграничная, то нова напасть… Не успели дух перевесть, как нова кручина! И чего тебя, батюшка, угораздило на чердак-то?
– Слушай, Авдотья, – начал Лев Иванович, пропуская мимо ушей причитания ключницы, – а ты знаешь что-нибудь про человека по имени Гассан?
– Свят, свят, свят! – закрестилась старуха. – Не слышала и слышать не желаю!
– А что ты слышала? – настаивал барин.
– Сейчас наливочки налью… Тебе, батюшка, в одночасье полегчает, – притворилась глухой Авдотья. – Ишь, зашибся как, болезный. Болтает что ни попадя, никакого понимания, об чем. Сейчас принесу…
– Сядь! – прикрикнул на ключницу Лев Иванович и поморщился от боли в затылке. – Сядь и отвечай чин-чином! Что тебе известно про Гассана?
– Да зачем тебе, батюшка? – взмолилась старуха, всплескивая руками. – Давно уж и косточки истлели, поди.
– Знаешь или нет?
– Знаю, знаю… Да лучше б и вовсе не знать!
– Расскажи! – строго приказал Лев Иванович. – Все, что знаешь, как на духу.
Авдотья вздохнула. Она знала своего барина – пока не получит, чего хочет, ни себе покоя не даст, ни людям. С детства строптивый да своевольный.
– Да и знаю-то малость… – неуверенно начала она. – Когда совсем маленькой была, маменька сказывали, что слышали от своей маменьки, а та – от своей, что забрели в деревню в один год торговые перехожие люди – собой черные, в шатах дивных и в монистах, даром что мужики. И в шапках крученых из черного сукна, а из-под шапок кудри смоляные вьются. И бороды длинные. Вроде цыган, да только не цыгане. Нерусь, одним словом. Ходили по дворам, торговали дульками, да бусами, да сергами. Бабы набежали… – Она замолчала.
– Ну, дальше! – поторопил барин. – А Гассан?
– Был средь тех людей один… вроде кудесника, Гассаном назывался, чародейства являл, фокусы делал. Полушку из уха вытаскивал, народ потешал. Дитя больное заговорил от судорог. Дождь еще призывал… Сказывали люди, солнышко светит, благодать, и вдруг – молонья как жахнет, да следом как загрохочет! И амбар занялся, не спасли…
– И что дальше-то было?
– А ничего, батюшка, и не было. Постояли два дни да и пошли восвояси. Народ не шибко их привечал.
– А я слышал, что остался Гассан в деревне.
– Да кто ж тебе, батюшка, наврал языком своим поганым?
– Так не остался? Смотри, Авдотья, не скажешь правды, бабу в горнице поставлю, под образами!
– Тьфу! – сплюнула Авдотья в сердцах. На курганную бабу, вырытую из кургана, что за садом, бегали смотреть даже из соседних деревень. Дивились, смехословили. Бабы краснели и закрывались платками. А курганная баба страшна-то, не приведи господь! Толста, коротка, с животом, как бадья, да еще и без ног! – Нет моего терпения с тобой, батюшка! Отпусти старуху, ноги так и ломит, так и крутит, к дождю, видать.