– Опять готов отходить? – подошел полковник Гришин к Шапошникову, видя, как тот дает какие-то указания Татаринову, своему заму по хозчасти.
– Пока нет, но сможем собраться и уйти за несколько минут.
– Что у тебя за настроение!
– Товарищ полковник, мы, конечно, можем здесь продержаться и день, но что тогда от полка останется к вечеру? А завтра с кем воевать будем? Против нас танковая дивизия, это сейчас двадцать танков, а если дадим ей всей развернуться против нас?
– Держаться будем, сколько сможем… – отрезал Гришин.
– Это конечно…
Во второй атаке противник утроенными силами оттеснил полк в почти сгоревшее село, а потом объехал его на танках и начал заходить с тыла. Как назло, больше ни одного танка поджечь не удавалось, и Ленский, ругая себя, что уже пятый снаряд летит «за молоком», поглядывал назад, прикидывая, как удобнее и быстрее уходить отсюда. Его наводчик Воронов убит был в Семеновке, теперь он сам вел огонь и ждал своей очереди погибнуть, стараясь не думать ни о чем, чтобы не травить душу.
По главной улице деревни, собранный в нестройную колонну, прошел один батальон – это Шапошников начал выводить полк из боя.
Сержант Ленский видел это и внимательно посмотрел на только что подошедшего своего командира батареи лейтенанта Терещенко.
– Уходим последние, остаемся прикрывать. Где у тебя упряжка стоит? Чтобы не теряя времени, в случае чего…
Автоматчики бой вели уже в деревне, выбивая стрелков Шапошникова с огородов.
Лейтенант Вольхин, получив от комбата Осадчего приказ на отход, собрал свою роту, или, как он ее называл, «войско», быстро пересчитал глазами – тридцать пять человек – и, не выстраивая, махнул им рукой: «На дорогу!»
«Это опять у меня девяти не стало. Ну, одного ранило, посадили на повозку, а остальные – неужели все убиты? Вчера шесть, сегодня девять, так еще дней пять, и все, роты нет…» – думал Вольхин.
Он настолько устал за последние дни, что болела и ныла каждая клеточка его тела. Голова и ноги гудели, казалось, как провода на телефонных столбах. Неделю он не спал больше двух часов в сутки, перерывы в питании были до суток и более, по обстановке. Бывало такое настроение, что в голову лезли мысли: «Лучше бы убило поскорее…»
– Сынки, берите бульбочки, молока. – Женщины, в основном пожилые, в темных платочках, выносили к дороге чугунки и кринки, угощали уходивших от них бойцов. На скамейке возле тлевшего дома сидела старушка в валенках и плакала слепыми глазами.
– Бабоньки, уходите скорее, немцы следом идут! – кричал женщинам Вольхин. «Село горит, а они с молоком таскаются…» – невольно удивился он.