Ну и что? Наверняка есть миллионы супружеских пар с детьми, которые сумели реализовать то, о чем он лишь мечтал.
– Все же, наверно, не миллионы. Тысячи, – отвечает он, подумав.
Выражение его глаз меняется: теперь в них не злость, а грусть.
– Бывают минуты, когда мы останавливаемся и начинаем анализировать все – и наше прошлое, и настоящее. И то, чему научились, и то, где ошиблись. И я всегда боялся таких минут. Я могу обмануть их, утверждая, что всегда делал правильный выбор, но они требовали небольших жертв с моей стороны. Ничего серьезного.
Предлагаю немного пройтись. Глаза его вдруг теряют блеск, гаснут и обретают странное, отчужденное выражение.
Он ударяет кулаком по столу. Хозяйка смотрит испуганно, а я прошу принести мне порцию джина. Хозяйка отказывает. Бар закрывается, потому что вскоре начнется время ужина. Подают счет.
Жду, что муж как-нибудь отзовется. Но он лишь достает бумажник и бросает на стойку купюру. Берет меня за руку, и мы выходим на холодную улицу.
– Боюсь, если буду слишком много думать о том, что могло бы сбыться да не сбылось, меня затянет в какую-то черную яму.
Мне знакомо это ощущение. Мы уже говорили об этом в ресторане, в тот день, когда я изливала ему душу.
Он как будто не слышит.
– …и там, в глубине, услышу, как чей-то голос говорит мне, что ни в чем нет смысла. Мироздание существует миллиарды лет и будет существовать, когда тебя не станет. Мы живем в микроскопической частице исполинской тайны и так и не получаем ответы на вопросы, не дававшие нам покоя еще в детстве. Есть ли жизнь на других планетах? Если Бог – добр, почему он допускает, что люди страдают и мучаются? И прочее, в том же роде. И – что совсем уж скверно – время течет безостановочно. И часто без всякой видимой причины я чувствую неимоверный страх. Это происходит и на службе, и в машине, и когда я укладываю детей. И смотрю на них с нежностью и со страхом: что случится с ними? Да, они живут в стране, обеспечивающей нам безопасность и спокойствие, но что ждет их в будущем?
Да, я понимаю, о чем он. И мне кажется, не мы одни напряженно размышляем об этом.
– И когда я вижу, как ты готовишь завтрак или ужин, то время от времени думаю: вот пройдет лет пятьдесят или даже меньше – и один из нас останется один и будет плакать каждую ночь, вспоминая, как мы были когда-то счастливы. Дети вырастут и разлетятся. А тот из нас, кто переживет другого, станет немощен и хвор и будет постоянно нуждаться в посторонней помощи…
Он замолкает, и дальше мы идем, не произнося ни слова. Проходим мимо плаката, приглашающего на новогодний праздник. Муж со злобой срывает его. Двое-трое прохожих смотрят на нас с удивлением.