– Должен ли был Пеннек обратиться именно к нему, если речь шла о картине? Я имею в виду, если бы речь шла о подлинном Гогене.
– Зачем ему было обращаться к смотрителю коллекции, если он точно знал, что речь идет о подлиннике? Я хочу сказать, что в таком случае ему не нужно было подтверждения.
– Именно.
– То есть вы хотите это выяснить?
– Да, и при этом мне, возможно, потребуется ваша помощь. Все эти искусствоведческие тонкости…
Мари Морган Кассель задумалась.
– Не могу себе представить, чем именно я смогу быть вам полезной. Кроме того, в пять часов мне надо вернуться в Брест. В выходные дни там состоится конференция по истории искусств. Все это не очень меня касается, но дело в том, что сегодня мне надо сделать на конференции доклад.
– Я буду очень вам обязан. Шарль Соре будет рассказывать мне о вещах, в которых я ничего не понимаю, но мне надо знать, идет ли речь о подлиннике. Это в данный момент самое важное. Нам нужна надежная опора. Я гарантирую вам, что к пяти вы будете в университете. Мы это организуем.
Мадам Кассель направилась к двери.
– Мы поедем на вашей машине?
Дюпен, как вчера в отеле, невольно улыбнулся:
– Да, мы поедем на моей машине.
Это было тяжелое, изматывающее путешествие. Путешествие из тех, которые Дюпен ненавидел всеми фибрами своей души. В непогоду отпускники, естественно, не гуляли по пляжам, нет, они преисполнялись решимости совершать «вылазки» – осмотр городских достопримечательностей, закупка еды и поиски сувениров. В результате трасса № 165, легендарная «Национальная Дорога» – единственная, ведущая на изрезанный ущельями полуостров, – была забита машинами. Начиная с Ренна, в Бретани не было ни одной автострады. Ее роль с грехом пополам играла «Национальная Дорога» – четырехполосная, но с ограничением скорости до 110 км/час. Движение было «затруднено, местами возникали пробки» – об этом сообщало радио «107,7», на которое можно было положиться в любом месте – на берегу Ла-Манша, в Шампани, на Лазурном берегу или в Бретани. Пробки тянулись до Кемпера, от Кемпера до Бреста и Морле. Короче, движение было затруднено везде.
В обычной ситуации (то есть десять месяцев и двадцать дней в году) дорога заняла бы не больше часа, но сегодня она отняла два с половиной часа. На месте они были около часа дня. По дороге Мари Морган Кассель молчала. Дюпену пришлось несколько раз говорить по телефону. Дважды с Ривалем, один раз с Нольвенн, которая, как всегда, была в курсе происходящего (что не переставало поражать Дюпена). Потом звонили Кадег и Локмарьякер (это было ужасно, и Дюпен на второй минуте разговора начал жаловаться на плохую связь: «Я вас совсем не слышу, вы меня слышите?» – а затем попросту отключился). Кадег звонил от мадам Пеннек. Разговор получился удручающим, как и предупреждал Риваль. Кадег был первым, кто сообщил мадам Пеннек страшную новость, чем едва не убил ее. Кадег вызвал домашнего врача, и он сделал ей успокаивающий укол. В этой ситуации было бессмысленно вести разговор о том, куда шел Луак Пеннек, один ли выходил из дома и кого мог встретить по дороге. Единственным лучом света в этом темном царстве был звонок Нольвенн, которая дала Дюпену адрес Шарля Соре. Дюпен решил нанести ему визит без предварительного звонка.