Пойдя по двору, Генрих открыл ворота. Положив руку на эфес меча, он вышел на улицу, настороженно оглядываясь. Почему ребенок в такое позднее время бродит по улице и никто не пытается забрать его домой?
Улица была все так же пустынна и тиха. Голос же ребенка теперь отчетливо доносился со стороны тракта, по которому Генрих и Зимка пришли в деревню, и, кажется, удалялся.
- Рыженька! - плакал ребенок. Наверное, бежал вслед за убегающим питомцем - собакой или кошкой, кого еще могут звать такой кличкой?
- Рыженька, Рыжа... Ры-ыжа!
- Проклятье... - зло выдохнул Генрих и припустил со всех ног в ту сторону, откуда слышался детский голосок. Ребенок убегал на ночь из деревни. Даже если бы тут было все в порядке, это было безумием, ибо вокруг лес и огромное количество всякого зверья...
- Стой, девочка, остановись! - крикнул он на бегу.
Ребенок рыцаря, видимо не слышал. Голос продолжал плакать и звать убежавшую "Рыженьку" уже, кажется, за пределами деревни, со стороны тракта.
- Стой! - крикнул он. - Рыжка, Рыженька... остановись!
Генриху показалось, что впереди, в темноте, на дороге мелькнуло светлое пятно - платьице или рубашка...
Генрих, проклиная судьбу, детей и их родителей бросился в погоню за непутевым ребенком. Сейчас было, конечно, не дневное пекло, но бежать в тяжелых доспехах... В общем, бежал он весьма медленно. Несмотря на регулярные тренировки и крепкое здоровье, спринт таким бегунам в броне был просто противопоказан. Поэтому рыцарь, щадя дыхание и ощущая, как мышцы наливаются свинцовой усталостью, решил совершить последний короткий марш-бросок, убежденный, что если уж не догонит, то значит, не догонит... или сдохнет по дороге...
Через некоторое время Генрих, шумно дыша, выбежал из деревни на тракт. Ребенка впереди не было, питомца, за которым он, предположительно, гнался - тоже. Впереди светлой полосой лежала утоптанная дорога, по обеим сторонам которой начинался перелесок.
- Рыжка! - внезапно позвал ребенок сбоку, совсем близко. За деревьями мелькнуло светлое пятно. - Подожди! Рыженька... остановись!
- Стой! Остановись, дитя! - воскликнул тяжело дышавший Генрих. А потом из последних сил бросился за силуэтом. Он должен был спасти девочку, в этом заключался его рыцарский долг. Правда, он был что-то слишком тяжел и в фигуральном и в прямом смысле, как доспехи, все более и более утяжелявшие бег.
- Стой! - как-то особенно отчаянно вскрикнул голос впереди Генриха. Казалось, он был совсем рядом - вон за теми деревьями, совсем-совсем близко, еще рывок...