– Ну, ты, брат, прибыльщик! – подтрунивал младший над старшим. – Что давеча глаголил про пошлину на иноземное платье? Мол, надобно государю учинить указ брать в казну по два рубли в год с каждого, кто носит платье на немецкий лад. А про брады что глаголил? Брать по две деньги с бритой брады и давать на год бородовой знак в удостоверение, что уплочено! Смех один!
– Смейся, смейся! – огрызался старший. – Русское платье надобно носить, а кто по скудости разума щеголяет в немецких обносках, пусть платит в казну. И кто браду бреет по еретическому обычаю, пусть несет деньгу, ибо сказано в Писании, что человек создан по образу и подобию Божьему. Зри, како писали на старинных иконах Спасителя и святых апостолов. Писали их с брадами долгими! То-то же! Ныне иконники предали забвению благочестивую старину. Преподобного Захария Постника малюют упитанным немчином с толстым пивным брюхом, мало саблю на боку не приделали! Тьфу!
В отличие от Строгановых воевода Соли Камской дворянин Богдан Лупандин не стал избегать опальных. Более того, он зазвал на встречу чердынского воеводу Василия Бутурлина. Чердынь когда-то была стольным градом Перми Великой, торговавшей с Господином Великим Новгородом и волжскими булгарами. В давние времена славилась Чердынь закамским серебром, которое привозили сюда из Царьграда и Персии. Что до Соли Камской, то город был основан недавно, когда нашли рассол. Поначалу Соль считалась пригородом богатой Чердыни. Однако времена изменились. Соль Камская поднялась на соляных промыслах, богатела и отстраивалась с каждым годом. Чердынь хирела и беднела.
Чердынский воевода откровенно завидовал соликамскому, который жил припеваючи на милости именитых людей Строгановых. Опричь щедрых строгановских подношений, была еще благодарность от посадских людей, державших кузни, лавки и иные промыслы. Но и того мало! Кланялись соликамскому воеводе купцы, направлявшиеся в Сибирь и обратно. Ехали туда – кланялись сукном и разным красным товаром, возвращались обратно – приносили на воеводский двор мягкую рухлядь. Утешало чердынца лишь то, что Лупандин не был заносчив и любил задавать пиры. Вот и сейчас по-дружески зазвал повидать опальную государыню и ее родичей.
Соликамский и чердынский воеводы, раскрасневшиеся после обильного возлияния, держались за руки, как малые дети. За ними шаткой походкой выступал чердынский подьячий Неустрой Алимпиев. Подьячий шатался не столько от крепкого вина, сколько от тяжести трехпудовых железных оков, переброшенных через плечо.
– Стой, Василий Федорович! – крикнула бабушка воеводе Бутурлину. – Я же тебя с младенчества знаю и матери твоей рожать подсобляла. Неужто дерзнешь заковать государыню? Не позволю, покуда жива!