Новорожденную вскармливала веснушчатая Фекла, недалекая, но тихая и спокойная деревенская женщина, у которой недавно умер сынок.
Баронесса, поправляясь, навещала дочку в ее детской. Александра-София родилась слабенькой. Она плохо спала, после каждого кормления у нее случались колики и приступы шумного, истеричного плача. Врачи не позволили родителям окрестить ее, опасаясь, что дитя не выдержит суровой процедуры погружения в воду.
Юная Катерина Ивановна терялась, когда ребенок начинал плакать. Сама еще слишком слабая, она быстро утомлялась и возвращала девочку Фекле.
Часто, скучая в детской, Катерина Ивановна вместо дочери брала на руки куклу, присланную родственниками мужа.
Игрушка была необыкновенно хороша.
Ее изготовили на фарфоровой фабрике в единичном экземпляре по оригинальному эскизу. Кукла умела закрывать и открывать глаза и говорить тонким хрустальным голоском: «Мамочка, я люблю тебя!»
Родственники барона фон Рённ заплатили солидную сумму за этот подарок. Они потребовали, чтобы фабричный художник придал игрушечному лицу сходство с Катериной Ивановной — чтобы сделать приятное молодой матери, а также в надежде, что юная баронесса Александра-София со временем унаследует ее миловидные, идеальной симметричности черты.
Представлялось забавным и милым, что девочка, подрастая, будет играть с собственным подобием.
Екатерине Ивановне нравилось в этой кукле все: нежный голос, яркие голубые глаза, розовые щечки, губки, изогнутые в форме лука. Паричок с аккуратно завитыми кудряшками был изготовлен из настоящих женских волос пшеничного цвета — таких же густых и блестящих, как у самой баронессы.
Куклу в честь новорожденной назвали Алексой. Карточка с именем, украшенная вензелями и вырезными бумажными голубками, лежала в коробке.
Баронесса обращалась с куклой как с живой девочкой. Все знали, что в Катерине Ивановне сохранялось много ребяческого, и никто поначалу не обращал на это особого внимания. Пока не случилась одна неприятность.
* * *
Александре-Софии исполнилось семь месяцев. В этом возрасте у детей режутся первые зубки, и они ведут себя еще капризнее, чем обычно. Девочка много плакала по ночам и однажды своим ревом разбудила отца.
Обеспокоенный Александр Федорович накинул халат и пошел на шум.
У порога детской он остановился. Младенческий плач почти затих, вместо него из комнаты доносилась странная заунывная мелодия — Фекла пела ребенку песенку.
Александр Федорович прислушался, и волосы зашевелились на его голове.
Баю-бай, баю-бай,
Поскорее помирай,—
пела Фекла.