Мы схороним веселей.
Со двора повезем
Да святых запоем,
Захороним, загребем
Да с могилки уйдем…
Барон ворвался в детскую как смерч.
Фекла, прикорнувшая на скамеечке рядом с детской кроваткой, вскинула голову. Она укачивала малышку, прижав ее к своей пухлой белой груди. Лицо у мамки было сонное и бессмысленное.
В холодном голубом свете, льющемся из-под шелкового абажура лампы, барону показалось, что голова его дочки как-то слишком запрокинулась, а щечки покрылись синюшными пятнами. Лицо куклы Алексы, стоящей на комоде поблизости, с ее розовыми фарфоровыми щечками, смотрелось куда более живым.
С криком ужаса Александр Федорович выхватил из рук Феклы ребенка, едва не уронив при этом.
— Вон! Пошла отсюда! Врача! Звонить сейчас же! — разъярившись, невразумительно требовал он.
Младенец завопил. Перепуганная Фекла заревела от страха. Весь дом пробудился от шума.
Первым примчался в детскую личный камердинер барона. Он вытолкал из комнаты ополоумевшую бабу и на всякий случай вызвал по телефону семейного доктора.
Но первым делом он поспешил успокоить барона — багровый апоплексический румянец уже разлился по щекам аристократа, и ничего хорошего для его здоровья это не сулило.
— Александр Федорович, ведь это природа, — уговаривал старик своего перепуганного хозяина. — Нельзя же так! У ребенка всего лишь зубки прорезаются, ничего страшного в том нет…
— Ты не был бы так спокоен, Прохор Петрович, если б слышал то, что довелось услышать мне!
Барон передал своему доверенному слуге слова чудовищной колыбельной, как они запомнились ему.
— Только вообрази — она уговаривала девочку умереть! Каково?!
Александр Федорович весь дрожал от пережитого потрясения.
Покачав головой, старик осторожно забрал из рук барона плачущую девочку, потетешкал ее, почмокал губами, попоил малышку водой. На руках спокойного и опытного человека ребенок мгновенно уснул, и его уложили в колыбель. Стоя над кроваткой, старик шепотом пояснил:
— Ах, ваша светлость! Это ведь народ. Простые, невежественные люди. Конечно, их дикие первобытные песни кажутся вам ужасными. Но я слыхал, что и в Европе существует такая нелепая традиция в деревнях: матери поют детям о смерти.
Когда в дом явился взбудораженный неожиданным ночным вызовом доктор, он, как ни странно, подтвердил слова камердинера:
— Совершенно верно. На самом деле все эти наговоры воспринимать следует в обратном смысле. Да-да-да!
И, глядя, как недоверчиво смотрит на него барон, доктор прибавил:
— В древности язычники считали новорожденных в некотором роде пограничными существами. Они — те, кто только что явились в мир из небытия, и законы нашего мира до определенного возраста над ними не властны!