Вот в одной из таких коммуналок мой приятель и снял себе жилье.
Вся квартирка представляла собой кухню, совмещенную с прихожей, и пенального типа комнатушку с унылым индустриальным пейзажем за окном.
Тем не менее Володька был счастлив: в общаге шум стоит иной раз такой, что собственных мыслей не услышишь. А здесь — убого и тесно, зато полное уединение.
Володька нравился мне своим трезвым мышлением и по-крестьянски здоровыми привычками. Он говорил, что всякие страсти — это зависимость, а он не желает ни у кого и тем более ни у чего быть в подчинении.
Я уважал его принципиальность и, поскольку из нас двоих он был старше, часто советовался с ним и привык считаться с его мнением. Мы подружились.
Он никогда не суетился и не волновался попусту.
Поэтому меня так удивил этот звонок.
Когда Володька явился, я впустил его в квартиру и тут же почувствовал, что с ним творится что-то неладное: на бледном лице лихорадочно горели красные сухие глаза с кровавыми прожилками в белках, а руки заметно подрагивали. Он был весь на взводе, как последний торчок. Или как зверь, которого преследует хищник.
— Послушай, — сказал он мне. И замолчал, нервно дрогнув подбородком.
— Слушаю, говори! — Я пытался подбодрить его.
Привел на кухню, усадил, поставил на огонь чайник и приготовился слушать.
— Мы с тобой уже давно знакомы, — сказал он и затрещал пальцами. — Худо-бедно, но все-таки четыре…
— Говори, что случилось! — Я уже и сам разволновался и начал торопить его. Но он не спешил.
— Ты знаешь: я не пью, наркотой не балуюсь. Вообще, в целом… человек тверезый.
— Знаю. Знаю, конечно. Так что ты натворил, тверезый человек?
Усмехнувшись, я отвел глаза — чтобы не видеть, как он дрожит. Чайник выбросил победную струю пара на плите, и я приподнялся, чтобы снять его и достать чашки, как вдруг Володька побледнел еще сильнее — буквально как простыня — ни с того ни с сего. Он схватил меня за руку и удержал на месте.
— Я ничего не натворил. Но… в моей квартире что-то… не так, — сказал он с натугой. Будто язык у него распух и, утратив гибкость, лежит мертвым валиком, не помещаясь во рту. — Не думай, что я сошел с ума. Пока нет, во всяком случае. Но потом… если это будет повторяться… Не исключен, наверное, и такой вариант.
Он нахмурился и озабоченно потер лоб.
Лицо у него в этот момент сделалось уже серым с прозеленью, а лоб покрылся испариной. Судя по его пришибленному виду — он что-то вспоминал сейчас. Что-то ужасное стояло у него перед глазами, не давая возможности отвлечься. Передохнуть.
— Скажи, видеть призраков — это как бы… Ну… К смерти считается? — пробормотал Володя, криво ухмыляясь.