Много ли мы знаем о своём будущем? Марат тоже, небось, надеялся, что не понадобятся ему подробности жизни Стивенсона на островах Самоа…
Стоит ли при такой первобытной честности, о какой говорит Ливингстон, удивляться тому, что слой тонкой клейкой плёнки, запечатавшей на два-три дня мой парашютный купол, оказался неодолимой преградой даже для любопытных мальчишек из племени купов? Не говоря уже о взрослых… Тысячи лет возвращалось земное человечество к той простейшей честности, в которой жили первобытные племена. Лишь к концу двадцать первого века этот первобытный уровень честности снова возобладал на большей части земной суши. Почти столетие понадобилось человечеству, чтобы прийти в себя от потрясающей вакханалии безудержного всеобщего воровства, которой неожиданно завершился великий двадцатый век. А ведь начинался он в этом отношении более или менее благополучно, не хуже других… Но какие-то существенные нравственные тормоза были сорваны с человечества вскоре после второй мировой войны и полностью отброшены после поражения первой социалистической системы в Европе, рухнувшей под тяжестью тех самых массовых преступлений, о коих говорили исторические новеллы из личной библиотеки Розиты. Размах воровства в последнее десятилетие века стал максимальным: от дворников до депутатов парламентов, министров, премьеров, президентов и даже целых правительств в полном составе. Ничего подобного земная история не знала ни прежде, ни потом.
Однако всё проходит. Прошёл и пик почти всеобщего воровства. Человечество излечилось от него так же, как от инквизиции, от массовых репрессий, от истребительных войн, от межнациональной розни и подавления одних народов другими. Распространилось по планете понимание того, что плохих народов нет, что все равнозначны и имеют право жить по-своему, что есть лишь неумные подлые правители, которые стравливают народы друг с другом, чтобы затушевать своё неумение править.
От всего ужасного человечество постепенно излечивается. Вот только в какие сроки и какой ценой?
Возродилась понемногу и социалистическая система в Европе, но уже на другой основе, в других формах, «с человеческим лицом», как писали первые её историки. И систему эту назвали «второй». Из неё и улетели мы с Земли.
…Обо всём этом плавно думалось над картой северо-восточной части Западного материка. Надо найти на ней подходящее местечко для посадки сразу трёх вертолётов. Чтобы и безопасно, и удобно, и ко всему нужному близко. Ибо, наперекор прежним планам, решил я садиться вместе с Джимом и Натом, а не барражировать над ними в воздухе. Подумалось, что не с воздуха смогу я обеспечить им лучшую защиту, а именно внизу. Наверняка там будет Вук. А я уже вроде научился с ним договариваться. Авось и на этот раз удастся.