Всё обошлось нормально, мирно, как договаривались. Зря, наверное, не взял я Лу-у… Небось, не спит сейчас, мучается. Хуры кажутся ей самой грозной опасностью в жизни. Страшнее хура зверя нет… А ведь можно было успокоить её — если была бы связь. Пожалуй, пора оформить ей на узле связи новенький номер да получить радиофончик. Вызвал бы сейчас да поговорил…
Среди шопеновских вальсов вдруг прорезается отчётливый контральто Розиты:
— Думаешь, у нас всё кончилось, Санюшка?
Я спохватываюсь: на связи два вертолёта. Они тоже слушают мои танцы. Как слушали «Лунную сонату» по дороге сюда. С собою, видимо, музыки не прихватили… Приходится одним движением вырубить музыку. Кто знает, что ещё она сказанёт? Она ведь говорит это только мне, а не всему свету!
— Что у тебя с музыкой? — спрашивает по радио Нат. — Такие шли убаюкивающие вальсы…
— Какая-то театральная запись вдруг полезла, — объясняю я. — Вырубил. Вы далеко от Нефти?
— Мы её уже миновали. Снижаемся к хижинам. Площадка освещена. Нас ждут.
— Тогда я откланиваюсь, ребята. Мне тоже недалеко.
— Сядешь — сообщи в диспетчерскую, — напоминает Джим.
— Непременно! Привет курсантам и особенно — курсанткам!
Джим хохотнул в микрофон, я отключился, и тут же снова врубил маг.
— …Ничего у нас не кончилось, — продолжила Розита. — Я знаю: ты хочешь меня. А я хочу тебя. Никуда от этого не деться. Это сильнее нас. У тебя там жить не смогу. И без тебя тут жить не могу. Из одного тупика попала в другой. Выхода пока не вижу. Но всё время ищу. И лишь прошу тебя словами древней поэтессы:
… Ни с целью, ни случайно
Не возвращайся БЕЗ МЕНЯ
В края, где наши тайны.
«Без меня» Розита выделила. Значит, с нею опять можно? Значит, снова: «Сбежимся в Нефти»? Уже без «шуток»?
Иначе как всё это поймёшь?
Невольно промелькнул вопрос: какая древняя поэтесса столь точно сказала про нас?
Но снова потекли шопеновские вальсы. Самые, кажется грустные. Плёнку не спросишь…
Однако теперь сквозь грустные вальсы отчётливо звучала натянутая до предела струна — обнажённый нерв наших отношений с Розитой. Что от себя скрывать: не обрывался он, и неведомо, оборвётся ли когда. Не моя рука подтягивает всё время ту струну. Не в моей власти ослабить или оборвать её.
Но и щенком на поводке быть — не для меня!
… Когда пеленгатор оказался подо мною, когда сквозь деревья мелькнул вдалеке огонёк догорающего ночного костра купов, я включил нижнюю фару, чтобы осветить место посадки. И в ярком свете увидел три тёмные фигуры, облепившие загруженный вертолёт в пойме. Они были полностью обнажены. Кто-то из них дёргал ручку дверцы. Открыть, понятно, не могли, но пытались.