– Мы ждали, что ты вернешься без носа и без пальцев. Что ты их отморозишь, и они отвалятся.
– Как когда-то хвост?
Крыса упала на матрас под шведской стенкой, каждую перекладину которой украшал выводок колокольчиков на шнурах, и они разом запели, как будут петь теперь каждую ночь, едва она шевельнется во сне.
Встрепенулись коты, отвыкшие от старой песни.
– Тебя не было целый месяц. А ведь уже пошел снег.
– Правда? – Крыса шарила по карманам. – Я принесла оттуда подарок. Подожди… где-то здесь. Вот, – она протянула кольцо на открытой ладони.
Рыжая присела рядом.
– Бери. Это аметист. Можешь вытащить и вставить куда угодно.
– С кого ты его сняла?
– С трупа, – хихикнула Крыса. – Бери. Он приносит счастье.
Они прислушались к крикам из телевизора. Кошатница сидела, закрыв глаза. По стенам четырехстрочными куплетами и подтеками краски сползали слова песен.
Вошла Русалка (где кончаются ее волосы?) с гитарой, на которой играла, как на мандолине, – нежный человек, говорящий шепотом (у нее под ногтями уж точно ничего нет), – и выжидающе посмотрела на них.
– Расскажи, Рыжик, – попросила она. – Как там было сегодня.
Рыжей не хотелось говорить о «тех» и о «там», но она знала: деваться некуда. Они ждали все трое. Тихо и терпеливо, никак не отозвавшись на ее «так же, как вчера», даже та, что вернулась, не зная ни о чем и не понимая, о каком «там» идет речь, – даже она ждала. Рыжая села, обхватив колени.
– Шли бы вы туда сами. Чего вы меня мучаете?
Они смотрели пристально, не шевелясь. За дверью самозабвенно вскрикивал телевизор. Десять пар глаз, считая котов.
– «Там», – начала она со вздохом, – все по-другому…
Дары лежали на матрасе, жалкие, если кому-то вздумалось бы над ними смеяться.
Это не птица – это просто вор – он строит во дворе уборную из украденного салата!
Боб Дилан. Тарантул
Топ-топ… Идет Птица, питающаяся падалью. Идет-бредет, постукивает увечной лапкой. Дорогу ей дайте! Всегда-всегда мы здесь гуляем в эти часы. Туда и обратно, и опять туда. Но приучить к этому публику невозможно. Они все равно попадаются под ноги, все равно мешают, пробегают мимо, сталкиваются… Не со мной, конечно, но с тенью брата моего, что тоже неприятно. Гуляю, предвидя грядущее. Дальше будет только хуже. Новый Закон поспособствует этому. Он поспособствует еще многому, помимо упомянутого, но это уже не моя забота. Или моя? Мы – вожаки – созданы для забот. Нам положено пресекать непресекаемое или, по крайней мере, сокрушаться о невозможности пресечь. Проку от этого ни малейшего. Одна головная боль.