Верино лоно напоминало роскошную апельсиновую рощу, и когда я прикладывал к нему ухо, то ловил шум морского прибоя, крики чаек, ветер в снастях парусников, прибывающих из Византии, Ассирии, Египта, груженных слоновой костью, имбирем, перцем кайенским и цинамоном… Там, в его глубинах, пульсировало сердце океанов, дивные мистические рыбы взблескивали глазами в чащах красных кораллов, извивались похотливо водоросли, и когда я погружал свой блудень, то даже слышал, как задевали о него упругие рыбины и скользкие медузы, заплетались ламинарии и хороводы русалок.
Мне чудилось, что когда я заглядывал в глубины ее лона, то видел всех тех хайдеггеров, как они, голые по пояс, загоревшие, словно пираты, обливаясь потом, тащат огромные мешки с пряностями, разгружая заморские корабли. Ускользая в бездны Вериного лона, я чувствовал, как вся премудрость мира переполняет меня. И тогда меня охватывал страх. Как я смел проникать сюда своим тупоголовым босяком, этим брутальным тараном, который создан для разрушения вражеских фортеций, пробивания дубовых врат, изничтожения Карфагена, – сюда, в эту страну миражей, в эти нежные теплые глубины?!
Мне нравилось прятаться в ее лоне, словно в гнездышке, и представлять себя маленьким пушистым медвежонком, а вглядываясь в него в густой темноте, видеть, как вокруг сияет золотой нимб, казалось, вот-вот оттуда выкатится утреннее солнце точно так, как восходит оно из Необозримого Влагалища Небесного и заходит в него. Попробуйте поиметь девушку, развернув ее роскошницей к солнцу, словно подсолнух, – вы почувствуете, как неизъяснимая сила втягивает вас вовнутрь, как поднимаются навстречу волны и обволакивают жезл. Когда я касался пальцами сокровенных врат ее лона – оживали звуки невидимой тайны, неясные намеки звуков, меланхолия пространства с бесконечными коридорами лабиринта. Как у большинства интеллектуальных барышень, Верино влагалище было сомкнуто, как раковина устрицы. Наслаждались ли вы когда-нибудь устрицами? На вкус они напоминают роскошницу Веры. Устрицу едят еще живой, приправив перцем, солью и уксусом, тогда она начинает пульсировать, дрожать, и, собственно, такую обезумевшую устрицу глотают, запивая белым вином. Я вкушал Верину роскошницу, ничем не сдабривая, а она пульсировала, дрожала и сходила с ума, сначала пробуя мой язык, затем поглощая меня с головой, и руками, и ногами, засасывая меня всего, и я превращался в беззащитную устрицу в горячих устах влагалища, я не владел собой, растворяясь в ее неизбывных соках, становясь ее частицей, малюсенькой и незаметной.