Вспомнилось окно, которое я недавно увидел в своем воображении. Я повернул ее личико к себе и внимательно посмотрел в глаза. Это были обычные человеческие глаза, карие, большие, с ресницами, как у куклы, ничего сверхъестественного, ничего, что давало бы основания принимать ее за ПОСЛАННИКА.
– Кого вы хотели увидеть в моих глазах? – спросила она, и я снова засомневался в ее реальности, ведь она не спросила «ЧТО», а «КОГО», как будто догадываясь, что я действительно пытался заглянуть в глубину ее очей, чтобы обнаружить там еще кого-то, затаившегося в ней на самом дне, в глубинах естества, на берегах крови.
– Себя, – ответил я.
Она улыбнулась и смежила веки.
– Теперь я заточила вас за решеткой ресниц…
Я снова привлек ее к себе, и она уже не сопротивлялась, а, словно ласковый котенок, положила мне головку на плечо, все еще не раскрывая глаз. Мне показалось, что после того, как она назвала день нашей смерти, нас соединили незримые струны, и она наконец может довериться мне, а, возможно, ОТТУДА она получила добро на легкие объятия. «Болван, – сказал я себе, – тебе за сорок, а ты ведешь себя, как недоросль, впервые взявший девушку за руку перебираешь ей пальчики…» И тут я наконец осознаю, что именно это и делаю – играю ее пальчиками, упругими и непокорными, теплыми и ласковыми.
– Выпусти меня, – молвил я, почти касаясь губами ее губ, – там темно и страшно…
– У-у… – качнула головой.
– …там холодно и сыро…
– У-у…
Тогда я припал к ее губам, чуть вздрогнувшим при встрече, и стал пить из них ненасытно и сладко, и здесь случилось удивительное: она внезапно распахнула вспугнутые глаза, словно выпуская меня из плена, резко оттолкнула меня и, жадно заглотнув воздух, вскрикнула раненой сойкой – так вскрикивают маленькие дети во сне, а затем обессилено сникла в моих объятиях и сомлела. Мне показалось, что своим поцелуем я выпил из нее жизненные силы, и меня охватил страх, я поднял ее на руки, метнулся к воде и стал плескать ей в лицо полные пригоршни.
– Смелее, смелее, – послышался голос Грицка из лодочки, он снова сидел к нам спиной и, наверное, следил за поплавком, вздрагивающим на мелкой ряби, – она еще здесь… она еще не там…
– Она всего лишь потеряла сознание.
– Она уже на полпути.
– О чем ты?
– Славно ловится рыбка-бананка, славно ловится рыбка-бананка, славно ловится рыбка-бананка…
По моей коже побежали мурашки, и я прокричал: «Но ведь ничего страшного не произошло! Сейчас она придет в себя! Разве не так?»
– Куда плывет рыбка-бананка? Он плывет в ночь, – это было последнее, что я услышал, прежде чем он растаял в воздухе.