Добравшись до Пэлл-Мэлл, Нетли, которого Женевьева сочла человеком довольно нервного толка, остановился у клуба «Диоген». Через минуту дверь распахнулась и в экипаж сел Чарльз. Поцеловав Женевьеву в щеку — а его губы оказались холодными, — он сел напротив, отбивая охоту к дальнейшим нежностям. Он надел безупречный вечерний костюм, алая подкладка плаща казалась пролитой на сиденье кровью, прекрасная белая роза красовалась в петлице. Борегар взглянул на дверь, когда та закрывалась, и увидел замкнутое лицо усатого вампира из Миллерс-корта.
— Доброй ночи, Дравот, — сказал Чарльз слуге «Диогена».
— Доброй ночи, сэр.
Сержант встал у края тротуара навытяжку, но чести не отдал. Экипажу пришлось добираться до дворца кружным путем. Почти всю минувшую неделю Пэлл-Мэлл блокировали крестоносцы; остатки баррикад еще стояли, а большую часть дорожного покрытия Сент-Джеймс-стрит выворотили, пустив булыжники на снаряды.
Чарльз был подавлен. Женевьева видела его несколько раз после той ночи девятого ноября, ее даже допустили в священную Звездную палату клуба «Диоген», чтобы она дала показания на частных слушаниях правящего тайного совета. Чарльза призвали свидетельствовать о смертях доктора Сьюарда, лорда Годалминга и, мимоходом, Мэри Джейн Келли. Трибунал по большей части решал вопрос о том, какую правду скрыть, а какую представить вниманию широкой публики. Председатель, «теплый» дипломат, переживший изменения в стране, выслушал все, но вердикта не вынес. Каждая крупица информации определяла политику клуба, который часто оказывался больше, чем клубом. Женевьева предположила, что тот являлся убежищем столпов ancien regime, если не вообще гнездом бунтовщиков. Кроме Дравота в клубе «Диоген» присутствовало небольшое число вампиров. За ее благоразумие, она знала, поручился сам Чарльз. Иначе, скорее всего, к ней бы послали сержанта с удавкой из серебряной проволоки.
Как только они тронулись, Чарльз наклонился вперед и взял Женевьеву за руки. Он пристально взглянул на нее, и глаза его были чрезвычайно серьезными. Две ночи назад они любили друг друга. Его воротник скрывал следы укусов.
— Женевьева, я умоляю тебя, — сказал он, — позволь мне остановить экипаж за пределами дворца и отпустить тебя.
Пальцы Борегара сжали ее ладони.
— Дорогой, не глупи. Я не боюсь Влада Цепеша.
Он отпустил Женевьеву и откинулся назад, явно расстроенный. Со временем он поверит в нее. Она уже поняла, что во многих случаях желания Чарльза противоречили его чувству долга. Сейчас он желал ее. А вот его обязанности простирались в направлении, которое она не могла так просто распознать.