Меньше всех пропало вещей у самого Сайменса. Получилось впечатление, что он нарочно уменьшил свои убытки. А матросы как раз думали: если защищает их интересы, то уж насчет себя постарается. Но и тут их предположение не оправдалось. Он еще больше стал для них загадочным, как нераскрытая книга.
Часам к трем все расчеты были закончены.
Орионовцы, получив деньги, гурьбой вывалили на улицу. Несмотря на усталость, все шли весело и бодро, за исключением Лутатини, все еще находившегося под впечатлением переживаний в приемной консула. Так они прошли квартала два. Сайменс начал прощаться, пожимая всем руки. Его примеру последовали и другие из администрации. Дойдя до Лутатини, старший штурман похлопал его по плечу и сказал:
— Не унывайте, сеньор Лутатини. Раньше вы были мокрым петухом, а теперь стали человеком. У вас на небе одни порядки, а у нас на земле — другие.
У Домбера он спросил:
— Ну, как, дружище, чувствуете себя?
— Ничего! — ответил Домбер смущенно.
— Пошли бы со мною еще раз в плавание?
— Отчего же не пойти? — пробормотал Домбер, прикрыв густыми ресницами воловьи глаза.
Матросы все разом загалдели:
— Мы с вами готовы в огонь и в воду.
Сайменс ответил на это:
— Спасибо, ребята! Я рад за вас, что хорошо все кончилось.
Администрация направилась в гостиницу, а матросы — в бордин-хаус.
Остаток дня прошел в хлопотах.
Обеспечив себя ночлегом в бординг-хаусе, матросы там же пообедали, причем, к удивлению хозяина, не выпили ни одной капли спиртного, словно решили оправдать похвальный отзыв, какой дал о них старший штурман. За пищу и койки уплатили на всякий случай за две недели вперед. Потом отправились всей артелью по магазинам. Через каких-нибудь полтора-два часа у всех были в руках новенькие чемоданы, костюмы, головные уборы, ботинки и вообще все то, что полагается человеку, чтобы прилично одеться. Вымывшись в бане, прежнее свое грязное тряпье выбросили и нарядились во все новое. Оставалось только завернуть в парикмахерскую.
Лутатини ни в чем не отставал от своих товарищей. Когда цирюльник закончил над ним операции и снял с него салфетки, он крайне удивился, глядя в зеркало на свое отражение. Совсем еще недавно грязный, измызганный и жалкий, в своих деревянных сабо, он сразу превратился в изящного джентльмена в сером костюме, в белом воротничке, с темно-коричневым галстуком, сверкающим золотой булавкой. Загорелое и гладко выбритое лицо стало более мужественным, чем было раньше, до плавания, а подстриженные черные густые волосы с косым пробором, зачесанные немного назад, открывали его высокий и умный лоб. На тонких губах невольно заиграла восторженная улыбка. На момент он почувствовал свое превосходство над остальными матросами.