— А медведи?..
— Медведи в берлогах. Не буровь, че не надо, Валентина.
Через час в тайге вовсю бушевала пурга; ветер рвал одежду и валил с ног, снегом забивало рот и ноздри. Уже ничего не было видно. Одна тьма. И снег, который летел на них со всех сторон, даже от земли. По спине Пимена текли холодные струйки. Сквозь дикий вой ветра он слышал, как трещат деревья. «Худо, худо. Зря поехал», — снова пожалел Пимен.
Валя свернула с дороги.
— Куда ты?! — он потянул ее к себе и повалился вместе с нею.
Она вскрикнула коротко и визгливо. Пимен не узнал ее голоса.
«Как робенок. Пропадешь с ей тут». Почему Валентина всегда казалась ему сильной и телом и духом?
«А тулуп-то хорош у ей». Ему вдруг вспомнилось, что когда-то в молодости у него был такой же новый мохнатый тулуп. Февральским утром поехал он в Тобольск муку продавать. Еще темно было. По дороге волки привязались. Бегут и бегут. Не нападают и не отстают. Испугался тогда Пимен и бросил волкам кусок сала, который на обед себе вез, мешок с мукой и тулуп. Лишь потом, в Тобольске, сообразил, что мешок с мукой зря бросил, — едва ли волки захотят жрать муку. К чему появились эти странные воспоминания?
Держа женщину за руку, Пимен, пригнувшись, — так легче сопротивляться ветру, — нащупывал ногами скользкую землю дороги. Спустились в низину. Здесь большак везде был завален сугробами. И Пимену все казалось, что они сбились с пути, отвратительный холодок страха расползался по телу. От злобы рыча и ругаясь, он прыгал по сугробам, до пояса проваливался в снег, бегал из стороны в сторону, нащупывая ногами гладкую твердь дороги. Женщина, согнувшись, стояла на месте. Они все время забирали влево от большака.
— У меня снег в пимах! — крикнула Валя Пимену в ухо.
— У меня тоже полно.
Снег у Пимена в валенках не таял — шерстяные носки, толстые штанины, обмотанные портянками, не пропускали тепло от ног.
Она уже совсем обессилела, спотыкалась и падала. У Пимена тоже подкашивались ноги, и ему почему-то казалось, что их вот-вот засыплет снегом. Правой рукой он держал Валю за руку, а левой без конца тер обмороженные щеки и нос. За свою долгую жизнь Пимен много раз обмораживал лицо, и оно было слишком чувствительным к холоду.
Они наткнулись на сосну. Женщина прижалась к дереву.
— Пойдем! — крикнул он и дернул ее за руку.
— Подожди!
Минуты через две он снова крикнул:
— Ну хватит!
Молчит.
— Пошли, говорят!
— Ой, не могу, подожди.
— Подохнуть хочешь? А ну пош-ли!
— Минуту… дай еще минуту.
Она засыпала стоя. На него тоже напала вялость, дремота, хотелось сесть, уткнуться лицом в воротник полушубка и, прижавшись к сосне, спать, спать…