Я с превеликим трудом протиснулась в щель между краем ямы и днищем машины. Обдирая спину, вылезла на свободу. Зажимая рот рукавом и отчаянно кашляя, кое-как доковыляла до двери. По дороге я миновала догорающие остатки «Паджеро» и перешагнула через то, что осталось от белозубого боевика. Эх, не сниматься ему в рекламе зубной пасты…
Лампочка разбилась, и в гараже было темно — только языки пламени плясали на полу. Зато двор был залит светом, как каток в воскресенье — видимо, взошла луна. Я добрела до освещенного проема и буквально выпала на снег, надрывно кашляя и глотая обжигающий морозный воздух. Он был чистым и пьянил, как неразбавленный спирт.
Я перевернулась на спину и немного полюбовалась звездами. Они были как всегда прекрасны. Сколько же раз я лежала вот так, не веря, что осталась жива? Ну надо же, и в этот раз мне повезло…
Отдышавшись немного, я села, зачерпнула горсть снега и протерла лицо. В голове немного прояснилось.
Тут я обнаружила, что во дворе я не одна. Меня уже ждали.
Ленивые аплодисменты были мне наградой. Давид и Голиаф вежливо поаплодировали, но руки у них были в перчатках, так что овации не получилось. Старики, одетые в свои пальто в стиле «а-ля двадцать третий съезд КПСС» и каракулевые шапки, стояли в отдалении. А рядом с ними, облокотясь на пробитый бок внедорожника, стоял Сквош — живой и невредимый.
Я мысленно застонала. Этот тип даже не ранен, он бодр, как огурец, и полон сил. А я, мягко скажем, знавала времена и получше. Шансы выстоять против наемника равны нулю. Нет, ниже нуля — совершенно как температура этой ночью…
Вдобавок я безоружна. Не помню, когда я выронила автомат — когда прыгала в яму или когда вылезала, но он точно остался в гараже.
Обойма пистолета пуста. У меня только нож в кармане куртки. А наемник обвешан оружием, как новогодняя елка игрушками…
Я встала на четвереньки, оторвала руки от земли и оказалась стоящей на коленях посреди двора. Поза мне чрезвычайно не нравилась. И дело тут было не в психологии, а в том, что лицо стоящего на коленях — идеальная мишень для удара коленом в нос или ногой снизу под подбородок. Мне не хотелось быть мишенью, поэтому я подождала, когда двор перед глазами перестанет вращаться, и осторожно поднялась на ноги. Кажется, стою, не падаю. Что ж, уже кое-что.
— Мальчик, убей ее, и давай закончим наши дела, — произнес по-английски Давид. Голиаф ничего не сказал — старик выглядел неважно: несмотря на мороз, его лоб был покрыт каплями пота, глаза ввалились, губы казались белыми. Он судорожно прижимал к груди какой-то сверток.