— В бункере остался твой сын, Силис…
Лицо капитана посерело. Он схватил Пурэна за плечи и рванул к себе, его пальцы впились в тело механика.
— Альбин? — не своим голосом закричал он и снова затряс механика. — Почему ты не сказал мне раньше? Почему сел в шлюпку? Пурэн… ты бредишь, не так ли?
Ответом ему был тупой взгляд Пурэна.
Внезапно капитан опомнился, отпустил механика и вскочил:
— На весла, ребята! Назад — к пароходу! Живей, ребята, не щадите сил!
Но ни одно весло, повисшее в воздухе во время разговора механика с капитаном, не опустилось в воду. Мрачный ропот людей был ответом на приказ.
— Нельзя! Пароход сейчас пойдет ко дну. Водоворот затянет и шлюпку…
— Пошли! — стонал Силис. — Я вам приказываю! Вы обязаны подчиняться.
— Мы еще хотим жить, — проговорил столяр Меднис.
— Я прошу вас! Ведь совсем недалеко. Доставьте меня на пароход, а сами уходите от него. Там же мой сын — понимаете ли вы это?
— Нельзя, капитан, теперь слишком поздно!..
Тогда Силис уже не приказывал и не умолял. Он оттолкнул в сторону шкатулку с документами, сорвал с себя пальто и бросился в море.
Люди видели, как он доплыл до парохода и по шлюпочным канатам взобрался на палубу.
— В правом бункере, в самом низу! — вслед ему прокричал Пурэн.
Нос «Серафима» медленно уходил в воду, и так же медленно из воды поднималась корма. Старый пароход напоминал теперь молящегося индуса, припавшего лбом к земле; темные мачты, словно простертые в отчаянии руки, поднимались к небу.
Силис толчком раскрыл дверцу междупалубного помещения и, спотыкаясь, влетел в бункер.
— Альбин, сынок, где ты? — звал он. — Откликнись, Альбин, иди ко мне!..
Скатываясь вниз, в темноте грохотал уголь, так как пароход все больше клонился на нос.
— Альбин, почему ты не отвечаешь? Скорее иди ко мне — мы тонем!
Тогда он услышал тихий стон и наудачу бросился на звук, но дорогу преградила груда угля. Он зажег спичку и пополз через груду. За нею была наполовину засыпанная углем впадина; при свете угасающей спички Силис успел рассмотреть голову и плечи сына. Все его туловище было засыпано скатившимся углем.
— Папа… — снова застонал мальчик — Мне больно, я не могу двинуться. Помоги мне встать.
Корма парохода поднималась все выше и выше, и на мальчика обрушилась новая осыпь. Окровавленными пальцами с обломанными ногтями капитан выдирал из завала большие куски антрацита и выбрасывал их из впадины. Но освобожденное пространство тут же вновь заполнялось. Под углем стонал раненый мальчик. Над ним, словно разъяренный тигр, в отчаянии метался отец, сбрасывая уголь.