— Короче, Мисиков: через минуту быть у третьего трюма в полном сборе. Бе-гом!
Боцман отступил на полшага к переборке, и Мисиков действительно побежал, вихляясь нескладным телом, расплескивая газировку. Зыбкий шар волос метался над его тощими плечами.
Зря так спешил Мисиков.
Газировка выдохлась, пока он беседовал с боцманом, на поверхности воды не осталось ни пузырька, а по дороге он разлил половину кружки.
— Тань, а Тань, — поскребся в дверь Таниной каюты Володька.
Ему не ответили, и тогда он с колотящимся сердцем приоткрыл дверь.
— Тань, это я. Я тебе попить принес. Газировочка, холодненькая… Брось же ты расклеиваться… Хочешь, наверх пойдем?
— Спасибо, поставь кружку на столик, — ответила из-за шторки Таня.
— Упадет со стола кружка.
— Ну, вылей в раковину, — ответила Таня.
— Так я же… Я же не так…
— Спасибо, Володька. Мне ничего не надо. Это скоро пройдет. Тебя еще спасать буду.
— А…
— Все, ну, понял? Иди давай, спасибо.
Щелкнул динамик, и жесткий, барственно-грассирующий голос старшего помощника оглушил их обоих:
— Матросу Мисикову срочно на аврал!
Старпом передохнул. В динамике зашуршало, загрохотало, затем старпом ощутимо пожевал губами, причмокнул и повторил:
— Мисикову на бак срочно! Поторопись, боцман!
— Ну вот, слышишь! И так у тебя неприятности, — рассердилась Таня, — пошел же!
— Ладно, — сказал Володька Мисиков, — подумаешь!
Он выплеснул газировку в раковину, швырнул кружку на диван и хлопнул дверью, — подумаешь!
Он шагал уверенно и спокойно, твердо ставя ноги на скользкий линолеум коридоров, не трогая лееров и не размазывая плечами по переборкам.
— Подумаешь! А я вот на работу. В шторм. К Сереге Авакяну. К боцману-фараону! Подумаешь! Еще посмотрим, кто из нас моряк!
Когда он выбрался наверх, он удивился, откуда взялся такой сильный, такой напористый и такой прохватывающий до слез ветер.
У третьего трюма никого не было. Люстры с мачт заливали светом туманную нереальную палубу, за борт страшно было смотреть, и, пока он пробирался вперед, он насквозь промок, ушиб ногу о кронштейн парадного трапа и, кажется, заплакал, потому что на губах стало мокро и солоно.
Он долго рассматривал темную, пронизанную потоками брызг пустоту, потом глотнул горького воздуха и побежал вперед, размахивая длинными руками, поскальзываясь, не слыша, как надрываются наверху трансляционные колокольчики. Володьке казалось, что бежит он под гору, вниз, вниз, прямо за борт. Он добежал почти до полубака, когда впереди вспрянуло высокое белое зарево и теплая густая гора воды рухнула на него, подняла и притиснула снизу к ступенькам трапа. Ему повезло. Трап не пустил его в море, а подоспевший Серго Авакян за воротник рубашки подтянул его к двери шкиперской кладовой.