Предстоит заход в Аден. Все, кто не написал письма, наверстывают упущенное. А письма не написали те, у кого так называемая личная жизнь идет без сучка, без задоринки.
Мастер, запершись в каюте, по-колдовски принюхивается к бумаге, к конверту — у жены чертовское обоняние, а здесь все пропиталось корвалолом.
Механик по прозвищу Товар-Деньги-Товар занят удивительным делом: он отложил в сторону карманный компьютер и с тоской смотрит на чистый листок, ковыряя в ухе шариковой ручкой.
Третий помощник крупными буквами выводит слова, составляет на имя жены опись сделанных в рейсе покупок. О том, что он связал жене и дочке по кофте, помощник умалчивает — пусть будут сюрпризы.
Коля, скрывшись за дымовой трубой, строчит послание рекордного объема в четыре школьных листка. Он чередует описание наблюдений за летучими рыбами со скромными рассказами о кровавых встречах с акулами и муренами, скромно упоминает вилли-вилли — так называют ураганы в районе Австралии. И один ураган матрос позволил себе назвать именем адресата — кто там в Курской губернии проверит, был или не был в Индийском океане вилли-вилли «Люба». «Люба, Любаня, я лучше, чем Ваня». Да, Коля поэт. В море все поэты.
Матрос писал, пока не услышал объявление по трансляции, что скоро начнут выдавать тропическое довольствие.
Продовольственный баталер Курочкин голосом направлял двух моряков, кативших по палубе бочку. Похоже, в бочке был спрятан магнит, вытягивающий людей из кают на свет божий. Судно на глазах оживает. Вокруг бочки и Курочкина сгрудились моряки, вокруг моряков — ученые. Все желают помочь баталеру вывинтить пробку, все учат Курочкина, как надо переливать жидкость с помощью шланга.
— Не утомляйте, — морщится одессит Курочкин.
Он действует как заправский шофер. Он продувает.
Он втягивает в себя, резко выдергивает изо рта шланг и… с недоумением смотрит на тощую, умирающую на глазах струйку. С тем же недоумением на лице он проглатывает то, что осталось во рту, и все начинается заново.
— Дунь посильнее, — советуют моряки.
— Бочку поднимите, — дают рекомендацию ученые.
К ученым прислушиваются. Бочку бережно, как святая святых, возносят на стол. Снова Курочкин впивается в шланг, раздувает щеки. Вокруг мертвая тишина, и слышно, как в бочке солидно забулькало.
— Хорэ, — командует Товар-Деньги-Товар, — в себя тяни.
Щеки баталера проваливаются, глаза зажмуриваются, он выдергивает шланг, и позорная струйка, жалобно позвенев по дну банки, исчезает.
— Засор, — объявляет Курочкин, незаметно проглотив что-то.
Возмущенная толпа его отстраняет, за дело берется Товар.