– Лукавый Мем хитрей хозяина. И коли нет добра в цели – прокладывает дорогу он.
– Но… там же…
– Ступай.
Лена сделал несколько шагов, оглянулась, затем прошла еще немного к самой стене и тут заметила, как струя падающей воды стала надвигаться, шум усилился, страх вынудил зажмуриться… Тихая печальная музыка растворила обиду, огорчения и брызги. Девушка открыла глаза и улыбнулась. Она была дома.
Знакомые звуки с кухни прекратились, и в комнату вошла мать.
Лена в изумлении зажала рукой рот:
– Мама… как ты постарела…
– Что с тобой дочка? Ты прилегла, я не хотела тебя будить…
Проводив Бочкарева, Самсонов тотчас опять уснул. Разбудил его, как ни странно, знакомый шум на кухне. Соображая, кто бы это мог быть, и помня, что друга проводил лично, он всерьез подумал о глюках, столь знакомых некоторым в подобных состояниях. Но тут взгляд уперся в сумочку на кресле. Дыхание перехватило. Людка! Он сразу вспомнил, что вчера по пьяни отдал ей ключ, а квартиру открыл вторым, который был у соседей. Холодный пот на лбу от мысли, что женщина могла придти еще утром, заставил его подскочить и лихорадочно оглядеться.
«Ни черта не убрано, – он пошарил под простынями, перешел на цыпочках к скомканной простыни Бочкарева и встряхнул его. – Уфф… ничего». Самсонов крадучись вернулся на диван. Звуки на кухне затихли.
– Что ты там делаешь? Хоть посудой бы гремела… а то… – мужчина начал щелкать каналы, накинув на лицо беспечность. Правда, удавалось это с трудом. Щелканье перешло в бессмыслицу, когда он понял, что тишина длится больше обычного. Неприятные мысли атаковали снова.
Людмила вошла в комнату и встала напротив, вытирая руки полотенцем.
– Какая-то не такая ты, – Самсонов с тревогой посмотрел на нее, холодея от возможных вариантов ответа.
– Иди, поешь. Печалька у меня… чудо моё.
Моменты, когда кажется, что рай существует не только для праведников, в жизни довольно редки. И Самсонов умел их ценить:
– Как ты можешь удивлять! Так незаметно появиться! Будто по волшебству! Словно фея! – показывая искреннюю радость, тайну которой не открыл бы никому, рассыпался он в любезностях. – Сейчас, сейчас… – поднимаясь и натягивая штаны, тараторил он, – только помоюсь, – и выскочил из комнаты.
Вскоре из ванны послышалось: «Нам песня строить и жить помогает!»
Толстова грустно улыбнулась и начала собирать постельное белье.
Наконец, шум воды утих, дверь скрипнула, и в комнате появился хозяин.
– Ныне, говорит друг мой, «тоталирантность» господствует, – вытирая голову, Самсонов возбужденно продолжал повествование, начатое еще в душе.