— Антон Михайлович, я думаю, мальчик не хотел ничего дурного! Вы не допускаете мысли, что ему просто могла понравиться Ваша дочь? Подростки часто выражают подсознательную симпатию довольно парадоксально.
— Нет, — отец Наташи удивленно свел брови к переносице и потер локти кончиками пальцев. — Я совершенно не подумал об этом. Как-то, знаете, и не пришло в голову. Я помню, что этот дикарь — сорванец несколько дней подряд попадался на глаза: сидел за соседним столиком в кафе, сталкивался с нами в холлах пансионата, около лифта, на прогулках. И взгляд у него всегда был какой то вызывающий, колкий……
— А Вы бы предпочли, чтобы он смотрел на Наташу с жалостью? — Валерия Павловна вынула шпильку из волос и почему то крепко сжала ее в ладони, другой рукой пытаясь поправить пряди.
— Не знаю. — Антон Михайлович растерялся. — С чего Вы это взяли? Хотя, быть может, и да… Он все пытался как-то толкнуть ее, задеть локтем. — Антон Михайлович увел разговор в сторону, и как показалось Валерии Павловне, нарочно. — Да, он и, правда, делал все, чтобы только она обратила на него внимание! Он так и не понял, что она слепая. Даже когда убегал от меня, оглянулся пару раз. Кажется, с недоумением…
— Конечно, — Валерия Павловна слегка улыбнулась и сморщила лоб, только теперь почувствовав, как больно впилось в ладонь острие шпильки. — Он ведь ждал, что это Наташа побежит за ним, а не Вы! Толкнет его, возьмет за руку, возмутится, заговорит. И они так, наконец, познакомятся.
— Вы меня озадачили и удивили, честное слово! — Антон Михайлович снова усмехнулся, но на этот раз усмешка была уже не такой напряженной. — Я как-то и не задумывался до сих пор, что наша с Аллой Ташка может кому-то нравиться.
— Какие глупости! Ваша дочь очень обаятельна. И потом, знаете, — Валерия Павловна говорила медленно, выдерживая в словах едва заметную паузу, словно не на полном выдохе, — Та музыка, которая в ней звучит, живет, плещется, как море, она дает ей тайну, загадку, «прелесть необъяснимую», — как, наверное, сказал бы наш классик…
— «Неизъяснимую», — тихо обронил Антон Михайлович, думая о чем то своем.
— Что? Что Вы сказали? — Валерия Павловна, заговорила быстро и нервно, словно внезапно очнулась от глубокой дремоты. Шпилька по-прежнему остро впивалась в ее ладонь.
— Александр Сергеевич говорил: «неизъяснимую». Это его прилагательное. Вы ведь «Капитанскую дочку» сейчас цитируете, не так ли?
Валерия Павловна сдавленно кивнула и смахнула со щеки дождинку. Или слезу? Догадаться было довольно трудно. Прежде чем она снова заговорила, прошла, пожалуй, целая минута. Или секунда, загустевшая в пространстве комнаты серым киселем осеннего дождливого полдня.