— А я должен возражать? Разве? Нет, и не подумаю. Я лучше посуду пока тут уберу. — Усмехнулся он. В этот момент дом огласила торопливая мелодия домофона.
— Кого же это принесло к нам в такую погоду?! — В его голосе послышалось явное недоумение, но он тотчас вышел в холл, откуда донеслись некоторое время спустя тихие голоса. Ей показалось, что они звучали несколько странно: то быстро, то медленно, но общий их тон, модуляция, были — тревожными, какими-то «знобящими»… Ей стало не по себе. Она прошла в студию, не трогая ни гардин на окнах, ни плоского выключателя на панели стены, ни чуть приоткрытой створки «венецианской» рамы, через которую на пол и подоконник — нишу со стуком попадал дождь. Она присела на пуф возле рояля. Положила руки на клавиши. Это было ее обычное место. Это была ее привычная, рабочая поза: чуть наклонившись вперед, слегка вытянув, выгнув длиннопалую, тонкую невообразимо, кисть…
И музыка полилась. Странно, как-то спотыкаясь, и будто бы тихонько плача, но — полилась… Дождь за окном усилился, и почему то не хотел, не желал соединяться с мелодией, плывущей, скатывающийся с клавиш… У него, дождя, были свои ноты, чуть выше, чем те, что жили в октав. И рассыпаться обычным, дробным, хрустальным пианиссимо по полу, занимая паркетное пространство, они никак не желали… Почему? Она не могла этого понять. Словно что то или кто-то, присутствующий в огромной комнате со стеклянной террасой, мешал привычному здесь, бесконечно вольному чародейству.
Ивинская втянула в себя воздух. Тонкие ноздри ее затрепетали и она резко оборвала игру. В ту же секунду ей на плечи легли теплые и непривычно сильные руки мужа. Она откинула голову назад. Повела плечами, шеей. Вырваться не удалось. Ее так крепко держали. Очень крепко. Как в детстве, когда делали неприятный, болезненный укол «ФИБСа» прямо в глазное яблоко.
— Кит, что случилось? Ты что, нечаянно пролил коньяк на пол? И, кажется, Лиля пришла? Я слышу, это ее духи. И этот коньяк… Что случилось? Она слегка повысила голос, в тревоге повернув голову.
— Натка, родная. Да, я пришла… Я здесь. И Никита здесь. Мы с тобой, мы вместе, милая. — Лиля взяла ее за руку, присев на корточках возле пуфа. И почему то тотчас и очень ясно она услышала стук Лилькиного сердца… Глухой, едва различимый, с какими то странными паузами. Паузами страха, боли, горя. Чего-то непоправимого. Чего? Она не могла еще знать. Или — ей все было уже понятно?…
— Что?! Что-то с отцом? Он жив?! Мама??! — Ей казалось, что она оглушительно кричит, но голос срывался, убегал в напряженную тишину. У ее серебряного сопрано не хватало сил для взлета. Теплота знакомых и твердых рук все сильнее сжимала ее в кольцо.