Когда мы проезжали через недавно купленный кумом Кустодио участок, он сказал:
– Вот видите: клад, а не земля, такой кустарник – первый признак хорошей почвы. Одна беда – воды нету.
– Да вы, кум, можете получить воды сколько угодно, – отвечал я.
– Бросьте шутить. Тогда бы я эту землю и за двойную цену не продал.
– Мой отец разрешил вам брать сколько надо воды на нижних лугах. Я рассказал ему о вашей незадаче, и он удивился, как это вы раньше к нему не обратились.
– Ну и память у вас, куманек. И такую новость приберегли напоследок! Скажите хозяину, я ему всей душой признателен, он знает, я не какой-нибудь неблагодарный, он может мной располагать, как только хочет. Канделария будет без памяти рада: воды вволю – для сада, для куба, для скотины… Представьте только, ручеек наш как ниточка, да и то всю воду баламутят свиньи моего соседа Рудесиндо, – сколько от них вреда, не перечесть. Словом сказать, если хочешь, чтобы в доме чисто было, гони кобылу к Амаймито, а то ведь, чем брать воду в Онде, лучше уж жевель привозить, – не вода, а чистый купорос.
– Это медь, кум.
– Может, и так.
Весть о разрешении отца брать у него воду так воодушевила Кустодио, что он заставил своего жеребца блеснуть особой иноходью, которой сам научил его.
– Чей это конь? У него не ваше клеймо.
– Нравится вам? Это конь старого Сомеры.
– А сколько он стоит?
– Что же, если говорить напрямик, признаюсь, что дон Сомера не соглашался и на четыре золотых. Этот конь получше моего пегого, он уже и узды слушается, и ровной рысью ходит, и хвост держит на заглядение. Я его целую неделю объезжал, просто рука отнялась, ведь другого такого злющего не найдешь, да и упрям как черт… Он малость раздобрел, так что сейчас я его придерживаю с кормом.
Мы подъехали к дому Кустодио, он пришпорил жеребца и ловко распахнул ворота во двор. Едва скрипучие створки захлопнулись за нами с грохотом, от которого задрожал конек на соломенной крыше, как кум напомнил мне:
– Заведите-ка поскорей да половчей разговор с Саломе, выведайте все, что можно.
– Не беспокойтесь, – отвечал я, стараясь подвести к галерее лошадь, которая испугалась развешанного там белья. Пока я собирался спешиться, кум уже успел накинуть на голову норовистого жеребца свою куртку и встал рядом со мной, поддерживая стремя и повод. Потом привязал коней и вошел в дом, призывая женщин:
– Канделария! Саломе!
В ответ послышалось лишь бормотание индюков.
– Ни одной собаки, – проворчал кум. – Сквозь землю все провалились, что ли?
– Иду, иду, – донесся из кухни голос кумы.
– Э, тетери! К нам кум Эфраин приехал!